повлиять на земную твердь он не мог, и потому остров во время боя раскололся на несколько частей, меж которыми пришло море. Затем, когда явились анхель, трещины заросли, вытеснив тысячи тонн морской воды на поверхность острова, и если бы не помощь духа, сделавшего потоки воды реками без берегов, уходящими в океан, множество из тех, кто прятались в подвалах, захлебнулись бы. А, возможно, и нет — не могли же анхель одним действием и помогать, и убивать?

Сейчас на Маль-Серене, как и везде, шел снег, почти сразу же тая, а над жителями, приводящими в порядок свои дома и улицы, реяли приспущенные государственные и траурные фиолетовые флаги.

Жители острова оплакивали свою царицу, прекрасную Иппоталию, и несли к морю масла в память о ней и венки из оливы в память о ее славе: во время боя богов достаточно было тех, кто не ушел в подвалы, понадеявшись на защиту стихийного духа, и с северо-западного берега следил за боем царицы и чудовищной тени. А потом, когда все закончилось, рассказал об этом соседям, те — своим соседям, и слухи, смешанные со слезами и восхищением, катились по острову, обрастая немыслимыми и красочными подробностями.

Были и те, кто фотографировали — и пусть кадры были размыты и сделаны издалека, чтобы посмотреть на них на экранах фотоаппаратов, выстраивались очереди.

Жители ждали оглашения того, кто станет регентом при наследнице, царевне Агриппии Таласиос Эфимония, и будет править ее именем до тех пор, пока она не уронит первую кровь и не станет царицей, получив полную власть. Регент выбирался решением почившей царицы. После созревания наследницы он отдавал ей правление и получал звание особого советника, но полную свободу от государственных дел получал только после ее замужества и рождения первой дочери.

Редко в прошлом случалось так, чтобы царицы погибали до взросления наследницы, а уж тем более не бывало такого, чтобы оставалась царевна почти полной сиротой, без отцов и сестер матери, без ближайших родственников. Почти вся семья Агриппии, вся ближайшая родня погибла при взрыве на ипподроме. Остались только братья и сестры — дети трех дочерей Иппоталии, — и слава богине, что царевен и царевичей туда не брали до созревания: считалось, что скачки слишком горячат кровь, а дети должны расти в безмятежности.

Сейчас взгляды жителей Маль-Серены, славящих и царицу, и богиню-Мать, были прикованы не только ко дворцу, но и к главному храму Синей богини, расположенном в столице острова Терлассе. Именно там больше двух десятков лет служила настоятельницей старшая сестра Иппоталии, Ксантиппа, названная так в честь далекой прабабки. Ксантиппа как двоюродная бабушка оставалась самой близкой родственницей юной Агриппии. Все ждали, что именно ее назовет Иппоталия в прощальном слове.

Обычно прощальное слово почившей царицы стране оглашалось на шестой день после того, как она навеки уходила в море, а на седьмой короновалась новая царица. Но сейчас из-за младенчества наследницы решать с регентством нужно было поскорее. И завещание Иппоталии открыли на третий день после ее смерти.

И то, что было в нем, стало потрясением для многих: не была Маль-Серена идеалом, и не успело еще отгреметь эхо боев, а уже в некоторых высоких семьях, связанных родством с домом Таласиос Эфимония, стали думать, как оспорить регентство или перехватить власть, оставив регента воспитателем детей, как стать ближе к трону. Но решение царицы думы эти перечеркнуло.

«Волей своей в случае своей преждевременной гибели, если наследница к той поре не будет замужем, назначаю регентом и особым советником Таис Ольвию из благородной семьи Инидис, свою прабабушку по деду, добрую покровительницу и воспитательницу нескольких поколений семьи Таласиос Эфимония. Силы ее и знаний хватит, чтобы охранить и воспитать наследницу достойной правительницей Маль-Серены», — звучала по всему острову последняя воля Иппоталии.

Решение, как в старые времена, прокричали на площадях, проехали по улицам военные автомобили с мегафонами, высочайший приказ прибили ко дверям всех государственных учреждений. Люди, знавшие волшебницу издавна — ей уже было за сто шестьдесят лет, и из-за возраста на острове о ней ходили легенды, — посудачили-посудачили, поудивлялись, почему все же не матушку Ксантиппу выдернули из служения, и разошлись делать свои дела.

Но для самой Таис это назначение стало совершенной неожиданностью.

Не то, чтобы она была резко против — уж десять лет своей долгой жизни она могла себе позволить отдать далеким внукам, хотя, конечно, ей было чем заняться и помимо воспитания царских детей: она была лучшим специалистом в мире в разработке амулетов на основе кристаллов, изучала природные свойства камней, классифицировала их, постоянно ездила в экспедиции, чтобы понять зависимость сил камня от места его зарождения, писала научные труды, преподавала в Терласском магическом университете и вела курсы по множеству заведений по всему миру, имела парочку любовников, — в общем, еще одну жизнь в роли регента ей втиснуть было совершенно некуда. Но память Талии, отважной и сильной девочки Талии, она обязана была уважить, как и ее желание.

Талия, слава богине, сумела построить управление страной так, что и в ее отсутствие, и после смерти ее дочерей, мужей и родных, которые тоже занимали значимые государственные посты и, что немаловажно, с полной отдачей на этих постах работали, государственная машина не забуксовала и не остановилась. Подхватили управление заместители и помощники, вторые министры и вице-президенты компаний, и если и возникла где заминка или произошел просчет, то быстро он был исправлен.

Дети, в том числе и наследница, оставались во дворце под присмотром нянь и охраной гвардии. Таис оставалось только переехать во дворец и принять регентскую цепь.

Но был человек, который справился бы лучше нее. И Таис первым делом после оглашения напутственного слова пошла к этому человеку.

Настоятельнице Ксантиппе сейчас было за семьдесят лет: их с Иппоталией мать родила их с промежутком почти в двадцать лет. Служила она в храме, что вставал перламутровыми стенами у заводи в центре Терлассы, раскинувшейся вокруг него как вокруг жемчужины. Совсем недалеко было от храма до царского дворца — бывало, царицы уходили в море со своих домашних пляжей, а выходили на песок у сияющих стен, чтобы заглянуть к богине, как к любимой маме, поклониться ей и поболтать.

Половина храма стояла на суше, половина — в воде, в которой и проходили множество церемоний. Когда у Маль-Серены гуляли шторма, вода за стенами храма стояла спокойная, зеркальная, и часто прятались тут умницы-дельфины, пережидая шторм.

Шесть стен — как шесть створок ракушек, раскрытых наподобие лотоса от земли к небу, открытых всем ветрам. Любила