Таис начала понимать. Ее не было на острове, когда погибли дети и мужья Иппоталии и она не видела, как, обезумев от горя, она направила на остров и материк гигантские волны, но слышала рассказы, видела записи — и представляла теперь, что может натворить взбесившаяся синяя кровь.

— Мы все знали, что меня тянет в храм, но надеялись до последнего, — продолжала Ксантиппа. — Думали, как ты, что раз я наследница, то это предназначение сильнее духовного. Оттого и Талию не готовили и малую коронацию она не проходила — я ведь долго держалась, и мама, и я верили, что я сумею. Однако, когда мама умерла, прямо перед коронацией я окончательно осознала, что не смогу. И Талия меня поддержала, хотя ей трудно пришлось. Но в ней всегда было достаточно жесткости для управления страной и для принятия необходимых жертв. В этом, — голос Ксантиппы дрогнул, — она была похожа на нашу общую мать, Таис. Милосердная и жестокая, любящая и яростная — все это стороны одной нашей матери-воды. Кормящая грудью и разящая клинком. Любовь тоже бывает жестокой, Таис. А я — нет.

— Теперь я понимаю. И не попрошу тебя быть жестокой. Я прошу: помоги мне, — проговорила Таис, садясь и глядя в упор на правнучку. — Я возьму на себя внешний мир. Ты не будешь соприкасаться с ним. А будешь детям доброй матерью, пока они не подрастут. Ты лечишь душевные раны чужих людей — а посетила ли ты внуков, которые потеряли самых близких и которые близки тебе по крови? Нет?

Ксантиппа покачала головой и приложила руку к груди, поморщившись.

— Я понимаю, почему тебе тяжело к ним идти. Теперь понимаю, — мягко произнесла Таис. — Да, тебе будет больно, но это ты переживешь, заглушив их боль, вырастив в их душах цветы радости.

Старшая сестра Иппоталии смотрела на нее печальными глазами, в которых было и смирение, и вина, и понимание.

— Встанем за троном с двух сторон, Типа, — продолжила Таис с силой. — Я помогу Агриппии в политике, возьму на себя все, что связано с управлением страной и внешними связями. А ты станешь ее наставницей и закроешь тот провал, который образовался со смертью Талии и Антиопы. Вдвоем мы не дадим нашему роду захиреть.

— Я должна спросить у матушки, — наконец, сказала Ксантиппа. — Я уже ходила к ней утром, когда мы встретились. Но матушка пока молчит.

Таис встала.

— Ты же знаешь, матушка сейчас ласкает мужа, — сказала она с улыбкой и посмотрела за окно, на медленно кружащий снег. — Дай ей отдохнуть после боя, девочка. И еще: ты не думала, что раз ты сама решила уйти в храм, то и возвращаться или нет, должна решить сама? Ты привыкла во всем полагаться на нее, это хорошо для служительницы. Но не думала, что она очень устает принимать за нас решения и очень радуется, когда это делаем мы сами?

Волшебница одним махом допила вино.

— Приходи вечером домой, Типа, — проговорила она ласково, как ребенку. — Достаточно ты отдала храму, тут найдется кому послужить матушке. Побудь с семьей. Это будет сложно, но в сложностях тоже есть место для роста души. Приходи вечером. Если ты не придешь, я больше не буду тебя просить.

* * *

Марина

— Я уверен, что вчера он был гораздо меньше, — сказал Люк, глядя на мой живот. Я после утреннего душа развалилась на кровати голышом, раскинув руки и глядя в потолок. Затем, подумав, повернулась набок, потянула на плечи одеяло. Хотелось нежиться, а вести себя как герцогиня не хотелось.

— Угу, — и я посмотрела вниз, туда, куда смотрел муж, в отличие от меня, одетый. — Растет с каждым днем. А ведь еще почти двадцать недель впереди. Мне кажется, скоро нам с тобой будет не хватать кровати.

Люк хмыкнул. Подошел ко мне, сел на кровать. Погладил живот с выступившей на нем темной линией и следами растяжения, провел рукой по груди — соски тоже изменились, потемнели и набухли. Я, извернувшись, легла лицом к мужу, на бедро, чувствуя щекой ткань костюма, и Люк снова коснулся моего живота.

— Как думаешь, скоро ты начнешь бояться меня трогать? — поинтересовалась я лениво, глядя на движения его руки. Перевела взгляд на его лицо снизу — он был уже чисто выбрит, и мне страшно захотелось провести языком от расстегнутой верхней пуговицы рубашки по кадыку и до губ. Но я сдержалась.

— Я не начну, — сказал он с кривой улыбкой. — Меня твое состояние вводит в какое-то гипнотическое состояние. Хочется смотреть. И обложить тебя камнями.

Я покосилась на прикроватный столик, на который из большой шкатулки свешивались украшения.

Люк вчера, когда забрал меня из конюшни, затащил меня в сокровищницу. Там мы долго целовались, пока в кабинете не стал лаять забытый Боб и мы не осознали, что кто-то из слуг может заглянуть и решить, что нас надо отсюда спасать. Тогда-то мой ненасытный муж и прихватил из сокровищницы роскошный, почти вульгарный из-за величины камней и их количества комплект: тяжелое колье-сеть из темного серебра с камнями в узлах, спускающееся по шее до груди и к плечам, и такие же, длиной с ладонь, браслеты на руки и на ноги. Один из них так и оставался на моей ноге — вчера сил не осталось снять все, — и сейчас поблескивал разноцветными камнями и капельками воды после душа. Люк тоже посмотрел на мою щиколотку и предсказуемо застыл.

— Может, у вас, у змей, тоже есть гнездование? — предположила я, доставая второй браслет из-под себя и давясь от смеха. Камнемания Люка неизменно вызывала у меня и умиление, и иронию. — Может, вы так гнездо для своих беременных женщин вьете, а так как я не из вашей породы, то и понять не могу?

Он издал короткий смешок.

— Возможно. Но это же красиво, Марина.

— Мне нравится, — заверила я его. — Но мы не можем перетащить сюда всю сокровищницу. Зато можно сделать кровать из цельного куска хрусталя, может, это тебя успокоит немного?

Его рука застыла, взгляд стал задумчиво-мечтательным, а ноздри едва заметно дернулись.

— Я пошутила, — поспешно предупредила я.

— И спровоцировала, — добавил он, глядя на меня сверху вниз.

— Каюсь, ваша светлость, каюсь, — я зарылась лицом в его рубашку и поцеловала сквозь нее в живот.

— Поздно, — ответил он иронично и хрипло. Но мышцы пресса дрогнули. — Ты породила во мне еще одну фантазию. Теперь, пока я не увижу тебя на хрустале, не успокоюсь. Будет тебе хрустальная кровать, Марина.

— И ее лет в пять разобьют игрушечным