изменится. Американцы легко всё усваивают. Скоро они будут чувствовать себя в Ленинграде как дома, как в Нью-Йорке. И побольше о нём узнают. Начнутся дискуссии и разногласия, пополняя великие ряды "левых" и "правых", учитывая происхождение, классовые различия, опыт, соперничающий с симпатиями, прогресс и просвещение для достижения результатов, одновременно необыкновенных и непостижимых.

Среди такой разношёрстной толпы тихо и незаметно проходят те, кто не связан ни с каким круизным лайнером или туром и живёт в СССР неограниченное время, дабы ознакомиться с условиями в стране из первых рук. Они иронично наблюдают за этими яростно спорящими людьми с родины и, похоже, их крайне забавляет бесплатное представление, устраиваемое их соотечественниками.

"Боже мой, какие идиоты! – бормочет мужчина рядом со мной. – Но, в конце концов, я не думаю, что их стоит винить, ведь они не знают языка, никогда не бывали здесь ранее, полны невероятных историй и непонимания, что в действительности происходит. И, учитывая всё это, тот факт, что они приезжают сюда в таком количестве, говорит в пользу наших людей. Если бы только они, вернувшись домой, не писали книг и не читали лекций". И он упоминает имя человека, который, проведя лишь семь дней в Советском Союзе, написал толстенный том.

Я решаю пойти поужинать. Я ем в одиночестве, так как Ирина снова ушла навестить свою прежнюю служанку. Будучи русскими, она и старая курица из Кёге, вероятно, проболтают далеко за полночь, так что я оставлен на своё собственное попечение.

Пока я иду к своему столику, джазовый оркестр громогласно исполняет тему из мультфильма "Большой злой волк"56. Пары оставляют свои борщ и пирожки, чтобы немножко потрястись в центре зала, и всеобщее внимание привлекает советский морской офицер, который принимается неуклюже двигаться по танцполу, держа свою партнёршу, как мешок с картошкой. Так вот почему Москва издала приказ, согласно которому все офицеры должны научиться достойно танцевать.

В одном из углов обеденного зала Луис Фишер, московский корреспондент еженедельника Нэйшн, сидит во главе длинного стола со своей группой туристов. Оркестр перестаёт играть, и его низкий голос, объясняющий гостям, что это за птица, которую они собираются отведать, разносится по всему помещению.

"Это рябчик, или пёстрая сибирская куропатка", – уверенно говорит он, и его аудитория выглядит должным образом впечатлённой.

Эти жирные птички, у которых хватает здравого смысла переносить весь свой вес на грудках, восхитительны, и я решаю заказать одного и себе. Сидя и ожидая, пока его подадут, я с удовольствием вспоминаю колоссальные меню, которые мы видели сегодня днём в Петергофе. Одно из них написала Екатерина Великая, собственноручно заказывая парадный обед. И это был простой ассортимент блюд:

Икра

Редька

Селёдочные щёки

Лосиные губы

Медвежьи лапы

Моло́ки (что бы это ни было)

Жареная рысь

Печень палтуса (полная загадка)

Фуа-Гра

Жаркое по-царски (его рецепт: оливки с анчоусами кладут в жаворонка, жаворонка – в перепёлку (?), перепёлку – в куропатку, куропатку – в цыплёнка, а цыплёнка – в поросёнка)

А также всякая мелочь:

Спаржа

Дичь с орехами и инжиром

Устрицы

Солёные персики

Маринованные ананасы

Каша

Мороженое

Компот

Вина

Званые обеды Екатерины, без сомнения, стоили любого неприятного риска, которому можно было подвергнуться при её замечательном дворе.

А ещё лучше было меню уютного обеда Петра Великого с несколькими его близкими друзьями:

Говяжьи глаза в соусе "по утру проснувшись"

Говяжьи нёба в золе с трюфелями

Хвосты телячьи, приготовленные по-татарски

Телячьи уши крошечные (как приготовленные?)

Голуби по-Станиславски

Гусь в обуви (?)

Крем жирный, девичий (??)

А также предупреждение гостям перед уходом, подписанное самим Петром: "Нельзя на кровати в опочивальне спать в сапогах или башмаках".

Ресторан быстро заполняется. Шестьдесят вновь прибывших входят в него всем скопом. Метрдотель проводит их к столикам, в то время как постоянные посетители из России с большим интересом разглядывают их одежду. Одно платье без рукавов и с открытой спиной привлекает к себе повышенное внимание, и изумлённые взгляды провожают довольную собой даму до её места.

За неприметным столиком в дальнем углу мисс Додд, дочь нашего посла в Берлине, тихо ужинает в одиночестве. Она прилетела самолётом позавчера вечером и планирует совершить турне по стране. Бдительно и настороженно она следит за всем, что происходит вокруг.

Мне машут издали случайные знакомые. Пожилая дама из Австралии ужинает вместе с двумя девушками-англичанками. Она никогда раньше не бывала в Советском Союзе, в одиночку проехала через Японию и Сибирь, "чтоб своими глазами убедиться, правда ли всё, что я об этой стране читала". Но для девушек это уже второй визит. Одна из них говорит по-русски, и они показывают окрестности своей пожилой подруге.

Неподалёку группа советских рабочих в бело-голубых блузах шумно празднует день рождения своего друга-коммуниста. Вероятно, они могут позволить себе этот ресторан только раз в месяц, однако вовсю поднимают тосты, перерастающие в пятнадцатиминутные речи, как это всегда бывает в России, и их энтузиазм, судя по всему, продлится бо́льшую часть вечера.

Еврей-подрядчик средних лет, покинувший Ленинград двадцать три года назад и обитающий с тех пор в Нью-Йорке, сидит через один столик от моего со всеми местными родственниками и своей женой-американкой. Сколотив там небольшое состояние, он впервые вернулся, чтобы повидать свою престарелую мать, брата и сестёр. Семья воссоединилась, и он закатывает вечеринку.

"Двое из молодого поколения, мои племянник и племянница, комсомольцы, – сказал он мне вчера. – И этот мальчик отругал меня за то, что я вообще приехал и своими байками всех их порчу. Он называет меня буржуем. Да, они по-прежнему бедны, пожилым людям всё по-прежнему не очень нравится, но молодёжь – она своим азартом буквально сшибает меня с ног. Они самые безумные коммунисты, которых я когда-либо видел. Может быть, всё это и неверно – я пока не знаю, – но мне хотелось бы иметь такие же возможности, когда я был молод".

Ага! Прибыл золотистый рябчик с кашей, клюквой, огурцами и чаем. А также бутылка кавказского вина, дабы всё это уложилось. Красивая темнокожая цветочница тормозит процесс, прося купить у неё розу. Она что, не знает, что у мужчин плохое настроение, пока они не поедят? И что я могу сделать с розой, кроме как приколоть её к ней самой? Она изучает юриспруденцию в университете и точно выиграет все свои дела, если присяжные будут мужчинами. "Однако остерегайтесь женщин", – предупреждаю её я.

Сзади до меня доносится недовольный женский голос.

"Я нашла в своём супе волос, – сердито говорит он. – Наверняка, какого-то грязного большевика".

"Почему же большевика, моя