чья длинная белая креповая намётка развевалась на ветру, благословлял прихожан, собравшихся снаружи, чтоб засвидетельствовать его приближение.

Митрополиты Санкт-Петербургские во времена царской России являлись важными фигурами, и их политическая роль как сторонников престола была далеко не второстепенной. На самом деле вся политическая иерархия Церкви являлась чрезвычайно могущественной монархической организацией. Со времён правления Петра Великого, упразднившего Патриархат и учредившего Святейший правительствующий синод, который в конечном итоге стал государственным департаментом по церковным делам, а также провозгласившего себя главой Русской православной церкви, каждый следующий самодержец принимал на себя эту роль.

Через обер-прокурора – мирянина, назначавшегося императором руководить Синодом, – его членам диктовалась царская политика. Оттуда митрополиты и архиепископы доносили её до епископов своих епархий, которые, в свою очередь, передавали её нижестоящим архимандритам, монахам и "белому духовенству". А значит, у Церкви определённо существовала политическая сторона, которая не имела никакого отношения к религии. И эта политическая организация, возглавляемая самим императором, естественно, была абсолютно монархической и, следовательно, не только антилиберальной во всех своих формах и проявлениях, но даже воинственно контрреволюционной, что и объясняет причину её столкновения с недавно созданным советским государством и последовавших за этим гонений. Было великой ошибкой, что на протяжении более чем двухсот лет Церкви пришлось стать главной опорой теократического абсолютизма и цезарепапизма и, что ещё хуже, своего рода религиозной тайной полицией правительства.

Обер-прокурор, как всемогущий посредник, был фактически диктатором, или, другими словами, министром по делам религии, хотя такой титул не использовался. Именно он непосредственно общался с императором; именно он приносил тому на подпись указы Синода или отменял их, если вдруг того желал; именно он составлял списки кандидатов, из которых император выбирал и назначал новых членов – всех, кроме митрополитов, которые присутствовали там по умолчанию, поскольку митрополия автоматически влекла за собой членство в Синоде.

Поистине зловещей фигурой стал Константин Петрович Победоносцев, занимавший должность обер-прокурора с 1880-го по 1905-ый год. Реакционер до мозга костей, он ненавидел более либеральную политику Александра II и приобрёл пагубное влияние при дворе Александра III, наставником которого когда-то являлся, а затем и Николая II. Имея телосложение мумии, он обладал весьма циничным складом ума, и во многих петербургских гостиных его прозвали Мефистофелем. Император же постоянно спрашивал у него совета по важным вопросам, в результате чего Победоносцев неизменно уводил его в сторону от любых либеральных, современных идей и призывал следовать по пути ультраконсерватизма и реакционизма.

Мой старый профессор Максимо́вич, что дал мне образование, преподавал русскую историю, являлся другом выдающихся либералов того времени и сам был достаточно радикальным, буквально ненавидел Победоносцева, всегда насмешливо называя его Великим инквизитором. Он не мог простить ему того, что тот выдвинул идею создания деревенских церковно-приходских школ, где единственными учителями были священники – те самые малообразованные и смиренные батюшки, что политически целиком находились в руках своего начальства, которое и само получало приказы от Святейшего правительствующего синода и его диктатора, обер-прокурора.

"Это похоже на безвыходный порочный круг, – бушевал Профессор. – У нас в стране не хватает нормальных школ, а теперь ещё и эти приходские учреждения! Как будто массы намеренно держат в невежестве и темноте. Разумеется, чем менее они образованы, тем безопаснее для реакционных сил. Ведь со светом образования приходят знания, а через знания – осознание того, что для крестьян и рабочих всё совсем не хорошо. В этих приходских школах их учат, что император – помазанник Божий, и, следовательно, его воля – это Божья воля. Что бы царь ни постановил, это правильно, говорят попы, поскольку его власть – это власть, данная Богом, и, следовательно, она священна. Но в Церкви не должно быть политики! Церковь не должна использоваться для достижения узких целей одной политической группы. Это в корне неверно! Церковь должна быть отделена от государства, имея абсолютную свободу исповедовать религию и только её".

Он восхищался мужеством митрополита Санкт-Петербургского Антония – интеллигентного, высокообразованного и либерально настроенного человека, настаивавшего на необходимости реформ и на том, что Русская православная церковь обязана быть автономной. Желанием Антония было созвать Собор – ассамблею, на которой были бы проработаны и приняты решения по проблемам будущего управления Церковью. Но Победоносцев, конечно, и слышать не хотел о подобном. Однако его преемник, князь Оболенский, поддержал митрополита, и в 1906-ом году начались серьёзные разговоры о созыве Собора. Чего так и не случилось, потому что примерно в то же время поднялась новая реакционная волна, появились зловещие черносотенцы, или "Союз русского народа", и всякая мысль о Соборе была полностью отвергнута. Только в 1917-ом году, после революции, он наконец был созван и, по крайней мере, отделил Церковь от государства, избрав нового патриарха Тихона.

Но в те мрачные дни реакции подспудно всё же шла великая борьба, и Профессор в своих лекциях о современной России рассказывал мне о деятельности прогрессивных групп, либералов, революционеров, поклявшихся вывести народ из тьмы, в которой тот блуждал на ощупь, тьмы, сравнимой лишь со Средневековьем. И он поведал мне о радикальных писателях, критиках и педагогах, о социализме и коммунизме, нигилизме и анархизме.

"В царской России всё хорошо только на поверхности, – продолжал он, расхаживая взад-вперёд по моей классной комнате, – но у неё глиняные ноги, и она рухнет с ужасающим грохотом. Она похожа на окрашенные гробы из притчи, 'которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мёртвых и всякой нечистоты'61! Она – как в той поговорке, 'велика Федо́ра, да дура'; орёл, у которого сил не больше, чем у цыплёнка; здание, которое рассыплется, как карточный домик".

И он объяснил мне суть различных организаций, старых и новых: "Молодая Россия", "Земля и воля", "Народная воля", партии социалистов-революционеров, и меньшевиков, и большевиков.

Я заворожённо слушала его, а потом, прогуливаясь со своей гувернанткой по Невскому проспекту, вглядывалась в лица прохожих и задавалась вопросом, что скрывается за ними, каковы их мысли, их политические взгляды, их идеалы.

Однажды утром, выйдя с мамой на променад, мы подошли к Казанскому собору как раз в тот момент, когда начались беспорядки. Сотни студентов, юношей и девушек, вышли на демонстрацию, размахивая красными флагами и распевая революционные песни, а полиция, застигнутая ими врасплох, казалась беспомощной. Но внезапно раздался грохот копыт, и отовсюду понеслись крики.

"Казаки, казаки едут!" – закричали тысячи голосов, и в следующий миг те в боевом порядке показались на улице. Ещё несколько секунд, и они уже мчались на студентов, сбивая их с ног грудью своих лошадей и нанося удары направо и налево знаменитыми нагайками, которые пронзают плоть, как ножи. Студенты