сейчас находятся первоначальные планы здания, разработанные архитектором Воронихиным, несколько его портретов, а также портреты его богатого покровителя графа Строганова. Чуть дальше висит картина, изображающая чудесное явление иконы Пресвятой Богородицы русским верующим в татарском городе Казань в 1579-ом году.

Напротив бокового входа, в той нише, которую раньше занимала панорама Голгофы, теперь стоит огромная мраморная статуя Юпитера, окружённая богами Олимпа, и это странное зрелище мгновенно напомнило мне о романе Мережковского "Воскресшие боги"62.

В самом дальнем конце музея, полностью скрывая ранее смотревшие на основной алтарь главные входные двери, выставлен "Рай Будды"63, подаренный бурятами Николаю II в те времена, когда тот, будучи ещё цесаревичем, путешествовал по свету. На лазурном фоне весь "Рай" предстаёт как изысканная сказка, совершенная в мельчайших деталях. Это лейтмотив, основа, отправная точка всей экспозиции, и от него справа и слева, по всей длине центрального нефа, находятся многочисленные панно, ярко изображающие историю всех религий, а также суеверия многих стран. Россия, Сибирь, Персия, Индия, Япония, Египет, Австралия … – все они представлены там, и даже верования американских индейцев в их счастливых охотничьих угодьях тоже не обойдены вниманием. Восковые фигуры, удивительно хорошо выполненные и удачно сгруппированные, изображают всевозможные сцены: вот тут шаманы совершают странные обряды над больной женщиной, и умирающим ребёнком, и мертвецом; а там люди вокруг костра возносят странные заклинания или исполняют религиозные танцы.

Цель этих поразительных, похожих на живые инсталляций – показать, сколь тесно религия и суеверия были всегда переплетены в сознании необразованных масс по всему миру и как трудно тем было осознать, где заканчивается одно и начинается другое. К сожалению, сие было справедливо и для моего народа, и многие языческие обряды, восходившие к дохристианской эпохе и просуществовавшие тысячу лет, всё так же продолжали применяться и в двадцатом веке.

И даже я, будучи защищённой от любых близких контактов с простыми людьми, нередко становилась свидетельницей подобной практики в нашем поместье в Орловской губернии. Время от времени, гуляя по полям, я видела "сноп порчи", стоявший на каком-нибудь крестьянском наделе. Это означало, что если человек хотел наслать злые чары на своего недруга, то он шёл ночью на его поле и связывал в сноп охапку пшеницы, или кукурузы, или ржи, или любой иной росшей там культуры, оставляя его стоять и продолжать расти, неся в себе, как было принято считать, смертельное заклятье. Никто не осмеливался развязать этот сноп, потому что любой, кто прикасался к нему, тоже становился проклятым. И так тот простаивал неделями, как бельмо на глазу, – живой пример враждебности, ненависти и колдовства.

Или слуга в доме, невзлюбивший кого-нибудь из своих коллег, решал причинить тому вред, применяя всевозможные виды магии, которые в конечном итоге должны были от страха свести беднягу с ума. На его подушке оказывался некий белый порошок, под его кроватью тайно выкладывались определённым образом сухие ветки, на подоконнике или пороге рисовался мелом особый рисунок, а на двери – специфический крест.

Или мы все слышали, как какая-то крестьянка часами выла по-волчьи, а потом жители деревни очень серьёзно утверждали, что ту заколдовали.

Зловещие ведьмы, повитухи и ведуньи, мудрецы, целители, колдуны или знахари обоего пола процветали в куче деревень и, несмотря на жестокие преследования по закону, каким-то непостижимым образом умудрялись заниматься своим страшным ремеслом вопреки местным властям, священникам и слишком немногочисленным сельским врачам.

Целый могущественный мир тёмного язычества и мистицизма жил бок о бок с христианством и смешивался с учениями современной науки, просачивавшимися через школы, которых, увы, было недостаточно.

Необычные верования и культы, полуязыческие-полухристианские, сохранялись на протяжении веков. Секты самобичующих, которые истязали свои грешные тела с целью очищения и вечной жизни; хлысты, которые танцевали в магических кругах и доводили друг друга до нечестивого экстаза, заканчивавшегося сексуальными оргиями; адепты "красной смерти", жившие в основном в деревнях и посёлках, спрятанных в далёких девственных лесах за рекой Кама, намеренно сжигавшие не только себя, но и членов своих семей и односельчан, соглашавшихся присоединиться к ним в их погребальных кострах.

А ещё существовали древние языческие обряды, прославлявшие бога солнца, бога грома, бога урожая; и таинственные заклинания против чумы и холеры, а также иных бедствий, таких как засуха, голод, пожары, град, наводнения, паразиты, саранча и кузнечики; и твёрдая вера в домовых, живших в каждом доме; в леших, обитавших в лесах на деревьях; в водяных и русалок; в привидений; в сглаз; в демонов, вселявшихся в тела тех, кто съедал определённые запрещённые продукты; в сны, знаки и предзнаменования.

И имелись тысячи странных, неукоснительно соблюдавшихся обычаев: для рожениц, для малышей, отроков и молодёжи, для людей среднего возраста, стариков и усопших. Животные, птицы, насекомые тоже были частью магии, и абсолютно всё во вселенной подчинялось тёмным законам суеверия и колдовства.

"Как же вы, добрые христианки, можете верить в такую чушь?" – возмущённо спрашивала моя мать старых крестьянок, которые часто приходили к ней со своими горестными рассказами, в которых неизменно присутствовало нечто сверхъестественное.

Те же загадочно качали головами и с глубокими вздохами отвечали: "Конечно, Ваше Сиятельство, наша Матушка Мария Михайловна, мы всего лишь тёмные люди, необразованные и глупые. Но, как вы изволили заметить, добрые христианки и поэтому знаем, что существует не только Господь наш Иисус Христос, но и дьявол, и всё зло исходит от него".

"Всё это прекрасно, я с этим не спорю, – парировала моя мать. – А чего я не могу понять, так это вашей веры в зелья, порошки и заклинания. Как это сочетается с вашей религией, вашими молитвами и посещением церкви? Одно противоречит другому".

Но старухи только больше упрямились и настойчиво повторяли: "Тем не менее всё это тоже существует, и есть кое-что, о чём не знают даже учёные, а мы, простые люди, ведаем".

"Они невыносимы", – иногда устало жаловался Дока64 после целого дня, проведённого за обходом больных и работой в сельской амбулатории. "Невыносимы, – повторял он полусмеясь-полусердито. – Я даю им лекарства, назначаю лечение, и что же я узнаю? Стоит мне уйти, как они тут же посылают за знахарем или знахаркой, и те, разумеется, делают всё, что абсолютно нельзя делать. Снимают мои повязки и накладывают на открытые раны паутину, а гноящиеся язвы залепляют комьями влажной земли или же кусочками чёрного хлеба, которые целитель долго жевал, чтобы они стали мягкими, как пастила. Рожениц кладут на слишком горячие кирпичи, и те их обжигают, или, что ещё хуже, подвешивают под мышки к потолку, и акушерки вместе с родственниками встряхивают их, чтобы ускорить процесс. Моё лекарство выливают и в