бы добраться сюда меньше чем за час. А как насчёт телефона и телеграфа – разве он ими не пользуется? Разве они существуют не для того, чтобы сообщать самые важные новости самодержавному правителю России? Как же это возможно не знать, что рабочие уже в пути, и не знать, что их покосили пули? Нет, такому обращению не может быть вообще никакого оправдания. Это мерзко! Это преступно!

Вы говорите, что все демонстрации запрещены? Замечательно! Но как ещё рабочим привлечь к себе внимание и заявить о своих требованиях? Я имею в виду, мирным путём, избегая забастовок. Очевидно, эта демонстрация была разрешена, поскольку продолжалась несколько часов под самым носом у полиции. Если же демонстрации запрещены, то почему вообще разрешили начать эту? Почему полиция не пресекла её на Путиловском заводе, когда люди собирались вместе? И зачем было стрелять в них, когда всё уже подходило к концу и они в полном порядке прибыли к Зимнему дворцу? Если император побоялся встречи с ними, не мог ли кто-нибудь другой – великий князь, министр или даже какой-то генерал – выйти к толпе и объяснить, что Его Величество находится в Царском Селе и поэтому не может принять их петицию? Даже такое глупое заявление было бы лучше пуль".

"Хорошо, – промолвил Генерал, – я согласен, что какой-то осёл безобразно всё испортил, но как насчёт Гапона? Он образованный человек, священник, он знал, что императора в Зимнем дворце не было, и всё-таки повёл рабочих вперёд. Какую роль он сыграл? На мой взгляд, он агент-провокатор и не друг рабочих, а их злейший враг".

Последующие события показали, что многие подозревали Гапона в двойной роли, и вскоре после этого он был обнаружен мёртвым – повешенным на маленькой деревянной даче в городке Терийоки недалеко от Санкт-Петербурга. Но покончил ли он с собой либо был убит монархистами или рабочими, так и осталось неразгаданной тайной.

Профессор же оказался прав. Пролетариат так и не простил бойню в Кровавое воскресенье, и с того дня его борьба с царской Россией продолжалась до победного конца.

Это был мрачный период в нашей истории, и те, кто нынче сентиментально вспоминает "счастливые дни перед революцией", судя по всему, совершенно забыли о политической ситуации. Поистине "счастливые" дни: катастрофическая японская война, забастовки, теракты, убийства министров, губернаторов, великого князя Сергея и других представителей власти, казни рабочих, восстание матросов Черноморского флота, еврейские погромы и, наконец, поджоги помещичьих усадеб по всей России, когда крестьяне своими собственными руками вызывали эти, как они их называли, "иллюминации" и "красную смерть".

В нашем родном Троицком имение охранял отряд донских казаков, поскольку повсюду вокруг пылали эти страшные пожары. Я так отчётливо помню одну тёмную августовскую ночь, когда я, перед тем как пойти спать, увидела, выглянув в окно, как небо озарялось тем особенным бившимся и пульсировавшим зловещим светом, который всегда свидетельствовал о том, что где-то неподалёку горел большой огонь.

"Смотри, смотри, – закричала я старой Юлии, горничной моей матери, – опять пожар! Где это может быть?"

"Это горит Дурной Верх, – ответила она со вздохом, а потом, обняв меня, пробормотала. – Ах ты, Ирина Владимировна, овечка моя, какие же нынче тревожные времена! Нам бы не следовало жить тут с такой юной девушкой – это небезопасно. Нам бы уехать в Орёл, Москву или Санкт-Петербург. А эти казаки! Что мы о них знаем? Неужели вы думаете, что в глубине души они на стороне помещиков? Можете мне не верить, но они все за крестьян, и когда грянет революция, они будут на их стороне".

"Когда грянет революция!" – эти слова слышала я снова и снова и часто играла в неё со своими куклами – очень странную игру для отроковицы, если только не принимать в расчёт, что революция действительно назревала.

Но то, что горел Дурной Верх, не казалось странным, ведь так назывался жутковатый небольшой лесок. Он получил такое имя потому, что, согласно легенде, в давние-предавние времена несколько крепостных крестьян были по приказу их хозяина похоронены здесь заживо и над землёй торчали только их головы. Никто и никогда даже не приближался к Дурному Верху после захода солнца, и о призраках, населявших его, ходило много леденящих кровь историй. Он стоял недалеко от главного тракта и всегда выглядел особенно мрачным, немым и угрюмым по контрасту с весёлым Синковским лесом, раскинувшимся по другую сторону дороги. Возможно, так казалось из-за того, что Дурной Верх состоял лишь из гигантских раскидистых дубов, тогда как в Синковском росли только серебристые берёзы, однако факт остаётся фактом: эти два леса отличались друг от друга, как день и ночь. Синковский был наполнен полевыми цветами и соловьями, а в Дурном Верхе не было ни того, ни другого, и только совы ухали там после заката.

И вот теперь Дурной Верх горел. Пламя взметалось ввысь, словно северное сияние, и Юляша, перекрестившись, прошептала: "Господь наконец-то освободил истерзанные души этих мучеников. Они отправились прямо на Небеса".

"Какие души?" – испуганно спросила я.

"Ну, те, что принадлежат несчастным созданиям, которые когда-то были похоронены там заживо. На них лежало проклятие, но сейчас огонь их освободил. Что ж, летите теперь, летите на огненных крыльях мимо луны и звёзд в Царствие Небесное, где святые уже ждут вас".

На следующий же день, отправившись в Дурной Верх, я обнаружила, что выгорел лишь малый кусок леса. Бо́льшая часть осталась невредимой, мрачная и молчаливая, как обычно, и Юляша горько оплакивала то, что многие души так и не нашли покоя.

Суеверия и религия

Тот самый Казанский собор, который был свидетелем многочисленных студенческих беспорядков, теперь является музеем под эгидой Академии наук СССР. В отличие от Исаакиевского собора, это не воинствующий антирелигиозный музей, поскольку в нём нет пламенных плакатов, карикатур и лозунгов, а просто представлена история всех религий и суеверий и их влияния на человечество.

Я не бывала в соборе с 1922-го года и едва смогла его узнать. Исчезли огромные иконостасы – перегородки с иконами, отделявшие основное помещение храма от альковов, где стояли алтари; исчезли массивные серебряные балюстрады, картины, чтимая святыня Казанской Божией Матери и Голгофа. Нетронутым осталось лишь захоронение Кутузова с его огромным гербом, золотыми иконами, ключами от завоёванных городов и выцветшими знамёнами. Облик собора настолько изменился, что теперь он выглядит именно так, как и должен выглядеть музей, единственной связью которого с прошлым является его форма в виде креста.

На месте свечного прилавка, где раньше каждый день продавались тысячи восковых свечей,