такой эффективности, поскольку отчётливо помнила устаревшие довоенные способы передвижения: ветхие полуразвалившиеся копуши, которые с комфортной небрежностью ползли до места назначения, хотя и отправляясь более-менее вовремя, но неизменно прибывая в неурочные часы, что всегда вызывало большую сумятицу и огромное число неистовых криков и жестов. Будучи в эпицентре всего этого, Маззи двигалась спокойно и невозмутимо, общаясь с балаболящими, вопящими, жульничающими носильщиками на своём итальянском в стиле Данте, раскатывая изысканные фразы, которые звучали красиво, но никогда не должны были применяться к потерянным чемоданам, зонтикам и калошам, так как неизменно приводили туземцев с их диалектами и разговорными оборотами в полное замешательство.

Тогда я была помолвлена, хотя и против своей воли, с молодым итальянским кавалерийским офицером, графом Умберто …, который мне совсем не нравился, однако сумел понравиться моей матери и убедить её, что он самый подходящий для меня супруг. Высокий и, бесспорно, красивый, крупный и довольно чувственный, одетый в свой щегольской мундир и просторный серый плащ, который он постоянно носил перекинутым через плечо, он сопровождал нас буквально повсюду, покровительственно надо мной склоняясь, покупая бесконечные букеты, мурлыкая сентиментальные мелодии, шепча милые пустячки и сводя меня этим с ума.

"Нон диментика́ре116, не переставайте любить меня в России, – кричал он. – Вам от меня никуда не деться, я прилечу на своём аэроплане и заберу вас. Ах! Вы будете сидеть в своём дивном саду и вдруг услышите свист крыльев, а в следующий миг увидите, как я лечу на фоне солнечного диска. И я спущусь на вашу бархатную лужайку и задержусь лишь на секунду, просто чтобы унести вас в небо, к супружескому блаженству".

Однако такая перспектива была выше моих сил, и я незамедлительно диментика́ре, как только смогла увезти свою мать подальше от его учтивого и гипнотического влияния. Молодые офицеры в ту пору постоянно бегали за иностранками, во многих случаях, как я подозреваю, из-за их денег.

Один мой поклонник, который был ростом с креветку, однако носил громкое имя Геркулес, доставлял мне массу хлопот, пока я не отправила ему открытку со статуей настоящего Геркулеса и довольно грубыми словами: "Ничего не выйдет, пока вы не будете выглядеть вот так". Это окончательно его доконало, и он больше никогда меня не беспокоил.

Но в наши дни, как поделились со мной девушки, Муссолини неодобрительно относится к подобным любовным ухаживаниям со стороны своих молодых офицеров и строго следит за их достойным поведением.

Гораздо более романтичный, на мой взгляд, эпизод был связан с моим глубоким восхищением знаменитым и невероятно мною любимым английским писателем Робертом Хиченсом. Я прочитала все его книги, слышала, как давняя подруга Маззи, княгиня Анна Оболенская, о нём рассказывала (она даже перевела на русский, если я не ошибаюсь, его "Сад Аллаха") и выстроила о встрече с ним целую историю в некоей поэтической и необычной форме. Поэтому каковы же были мои волнение и радость, когда, приехав в Рапалло, я обнаружила его имя в списке постояльцев нашего отеля.

"Тут Хиченс, великий и единственный Хиченс!" – драматично воскликнула я, врываясь в комнату Маззи и не давая ей покоя, пока та не пообещала с ним познакомиться и меня представить.

"Это будет нетрудно, – спокойно сказала она. – Как подруга Анны Оболенской, я легко смогу с ним сойтись".

Я лихорадочно одевалась к ужину, выбирая самое прелестное платье и сводя с ума свою несчастную горничную, которая никак не могла уложить мои волосы. Но наконец я была готова и спустилась вниз, дрожа от волнения при мысли о встрече со знаменитостью. На протяжении всего ужина я украдкой разглядывала гостей, пытаясь решить, кто же из них Хиченс. Но почему-то никто не отвечал моему воображаемому образу сего замечательного человека. Наконец, не в силах больше этого выносить, я робко попросила метрдотеля подсказать мне, который из джентльменов являлся "лё фамю́ мёсьё Ише́н"117.

"Ах, Мадемуазель, сегодня его здесь нет, – последовал сокрушительный ответ. – Он вчера отбыл во Флоренцию".

В отчаянии я повернулась к Маззи, и мои глаза были полны слёз. Он уехал, и я упустила свой единственный шанс его увидеть. Какая трагедия! Но та подбадривала: "Ничего, дорогая, ведь через неделю мы будем во Флоренции, и тогда ты с ним познакомишься", – пообещала она, и, слегка утешенная, я постаралась извлечь из ситуации максимум пользы, начав считать дни до нашего отъезда.

Но, увы, то же самое случилось и во Флоренции.

"Да, синьор Хиченс был здесь и только что уехал в Рим".

Неделю спустя трагедия повторилась в Риме, затем в Неаполе и Палермо, и только в Таормине, добравшись в отель "Тимео", мы наконец его нагнали.

Был канун Рождества. Приехав очень поздно из Сиракуз, мы как раз успели в церковь на полуночную службу в честь Ната́ле118. Воздух был ароматным и тёплым, и, проезжая по узким улочкам, заполненным весёлой сицилийской толпой, одетой в яркие и праздничные цвета, мы смотрели на салюты и фейерверки и слушали песни, звучавшие, казалось, из каждого окна. Перед примитивными святилищами, освещёнными кучей восковых свечей, пастухи, что выглядели точно так же, как, должно быть, выглядели почти две тысячи лет назад, и специально ради такого случая спустились со склонов горы Этна, где круглый год пасли свои стада, теперь играли на волынках в качестве подношения Младенцу Христу – единственного подношения, которое они могли совершить. Их странная, завораживавшая мелодия пробивалась сквозь все остальные звуки и возносилась, сладкая, чистая и незамутнённая, как хрусталь, к звёздному небу.

Церковь быстро заполнялась, однако нам удалось найти места рядом с двумя тоже неместными, мужчиной и женщиной. Она выглядела несколько крупной, но приятной на вид, в то время как он был довольно худощав, хорошо сложен, с тонкими чертами и чем-то таким в его серьёзном лице, что заставило меня пристально на него посмотреть. Ещё секунда, и я поняла, хотя мне никто не сказал и я никогда не видела его фотографии, что это и есть Роберт Хиченс. Позже мне сообщили, что его спутницей была известный композитор Мод Валери Уайт.

В течение всей той волшебной службы я сидела с ним рядом, слегка касаясь его рукава своим. "Завтра, – думала я, – завтра я наконец с ним познакомлюсь".

Однако на следующее утро я обнаружила, что он уехал в Англию.

В Неаполе мы с мамой всегда останавливались в отеле "Палас" – его владельцы, Бертолини, являлись нашими хорошими друзьями. Целыми неделями с нашего висевшего в воздухе белого балкона мы любовались на