– Ну, так-так! А я уже думал… Да… Теперь уж я и кляну себя, что я к этому консультанту обратился, потому что он меня только в сомнение ввел. А пуще всего меня на это дело подбил дурак Оглотков. «Надо консультироваться, надо. Я трем здешним докторам показывался».

– А ты слушай Оглоткова, так он и не на то еще тебя подобьет, – заметила Глафира Семеновна.

– Главное, что мне хотелось узнать у этого консультанта, – это полезен ли будет для меня массаж и пассивная гимнастика, но я так и не спросил его, потому что не знал, как по-французски массаж и гимнастика называются, – продолжал Николай Иванович рассказывать жене.

– Гм… Да так и называются по-французски, как по-русски. Массаж – массаж, гимнастика – гимнастика. Гимнастик пассив.

– Будто? А вот я не знал.

– Да ведь массаж и гимнастика и есть нерусские слова.

– Не знал, не знал. Конечно, если бы я знал, то спросил бы его. Ну а после его покачивания головой и помахивания пальцем – я уж и массаж и гимнастику к черту.

– Да не надо тебе, ничего этого не надо. Ведь ты будешь здесь пользоваться моционом, гуляя по пляжу и по городу, так какой же тебе массаж и гимнастика! Здесь я тебе ни спать после обеда не дам, ни особенно много сидеть. А мы будем гулять, гулять и гулять. Вот завтра воскресенье, так в Байону поедем шоколад пить – и там будем гулять.

– Так-то оно так, но все-таки надо будет Потрашова спросить. Француз тоже ведь зря качать головой и грозить пальцем не станет, – стоял на своем супруг.

– Да спроси, уж если так очень хочешь. Посоветуйся с ним, – согласилась Глафира Семеновна. – Доктор Потрашов человек приятный и здесь нам очень нужный, так что поднести ему золотой за совет даже очень не мешает.

Супруги поднялись на пляж. Николай Иванович ходил по пляжу расстроенный, кислый, как говорится, и искал доктора Потрашова, но Потрашова на пляже не было. Он то и дело останавливался, щупал у себя печень, желудок, сердце, чтобы испытать, не колет ли у него где-нибудь, и хотя нигде не кололо, но все-таки он не мог развеселиться и был сумрачен.

Около полудня на пляже появился Оглотков в черных широчайших, засученных снизу брюках и белом пиджаке. Схватив Николая Ивановича за руку, он прошептал:

– Сзади меня приехавшая вчера знаменитая испанка идет. Испанка – наездница из цирка… Красавица… Занимайте скорей стулья на галерее около купания… Она сейчас купаться будет… Занимайте. Я бегу взять бинокль у беньера, а то все бинокли расхватают.

И он бросился бежать вперед.

Супруги остановились, и Глафира Семеновна сказала:

– Надо будет посмотреть эту срамницу. Пойдем займем скорей стулья. Авось хоть это тебя развеселит, а то из-за своей глупости ходишь опустя нос на квинту.

Они повернули к галерее женских купален и заняли стулья. Мимо них прошел целый кортеж. Впереди всех с французским пожилым уже гусарским полковником под руку выступала красивая, рослая, смуглая брюнетка в светло-желтом платье, шляпке и перчатках, бравурно помахивая над своей головой желтым же раскрытым зонтиком, а сзади и с боков этой пары тянулись целой толпой рослые и маленькие мужчины, пожилые и молодые, подростки и совсем старые, с черными, рыжими и седыми бородами, бакенбардами или усами, с маслеными улыбочками и как-то особенно эротически поблескивавшими глазами. Глаза блистали даже у стариков. Встречные расступались перед красивой и статной испанкой. Наконец гусарский полковник довел ее до входа в раздевальные кабинеты, отнял свою руку и поклонился. Она кивнула ему с улыбкой и скрылась в коридоре. Толпа замерла на пороге. Все безмолвствовали. На лицах изобразилось томительное ожидание.

Зрелище это было интересное и пикантное, но и оно не могло развеселить Николая Ивановича. Он продолжал щупать у себя сердце и желудок и говорил жене:

– И ведь что удивительно: был совершенно я здоров, пока не показался этому старику, а теперь уж чувствую, что у меня в сердце колет.

– Брось ты думать об этом! – ободряла его супруга. – Смотри лучше на публику-то, которая ждет срамницу. Взгляни на мужчин, которые ее ждут. Ведь, как собаки, выставив языки, стоят. А вот тот старичок так даже плачет. Глаза слезятся.

Но супруг ни на кого не взглянул. Он только вздохнул и проговорил:

– И куда это доктор Потрашов запропастился! Ведь обещался быть сегодня утром на пляже, а между тем его нет.

23

В море купались, купались и женщины, но никто не обращал на них внимания. Целой вереницей, одна за другой выскакивали они из коридора кабин, но их встречали холодно. Все ждали испанку. Все взоры были устремлены на двери кабины, откуда она должна показаться. Не выходила она довольно долго, так что даже Глафира Семеновна проговорила:

– Долго копается. Ведь это прямо из кокетства.

Сзади Ивановых мужчины и дамы спорили о ней, ведя разговор по-французски.

– Не испанка она, а итальянка. Итальянка из окрестностей Неаполя, – говорила какая-то дама.

– Испанка, мадам… Вы ошибаетесь. Мой приятель нотариус видел ее еще нынешней весной в цирке в Сан-Себастьяно. А только она не наездница, а эквилибристка, жонглерка, – доказывал красивый черноусый мужчина.

– Вот оттого-то ее и считают за испанку, что она была в Сан-Себастьяно, а она итальянка. Она и в Байоне в цирке была, но из этого не следует, чтоб ее считать француженкой, – стояла на своем дама.

В это время показался доктор Потрашов. Он был в чесучовой паре. Николай Иванович при виде его даже сорвался с места и бросился к нему.

– Доктор, доктор! Здравствуйте, доктор! – закричал он, хватая его за руку. – Где это вы пропадаете? Я давно вас ищу.

– Да вот с теткой запутался. Тетка сегодня утром приехала. Устроил ее в гостинице, – отвечал доктор, здороваясь, и поспешно спросил: – Кажется, я еще не опоздал. Не купалась еще эта итальянка?

– Нет, нет, не купалась еще, – проговорила Глафира Семеновна и также задала вопрос: – Ваша тетка приехала?

– Моя, моя… Очень рад, что не пропустил эту даму. Говорят, замечательно сложена!

– Тогда познакомьте меня с вашей теткой. Знаете, здесь так приятно иметь русских знакомых. Муж у меня совсем разваливается. Очевидно, ему будет не до гулянья. Так вот хоть с вашей тетей иногда по пляжу пройтись.

– Хорошо, хорошо. Тетка через полчаса придет сюда на пляж. А что у вас с Николаем Иванычем?

Николай Иванович махнул рукой.

– И сам не знаю, что со мной, доктор, – сказал он. – Дернула