хочет изучать японский, и поехал в Павловск за книжками, когда у Катиной подруги детства погиб старший брат. Одну-то ее на похороны не пустили бы.

Двадцать восьмого августа они, загоревшие и обожравшиеся прощальными ватрушками, загрузили вещи в обратную электричку до Воронежа. Катя сначала плакала, махая друзьям в окно, потом переписывалась с кем-то, кому-то звонила, играла на телефоне в дурацкие игрушки, а Захар все это время набирался храбрости, но так и не набрался. Только на перроне вдруг схватил ее за руку и ляпнул:

– Уо сихуань ни[8].

Катя показала ему средний палец и побежала к встречавшим ее родителям, крикнув на прощание:

– И тебя туда же, Гордеев!

Даже спустя почти шесть лет Захар не мог понять, как его угораздило влюбиться в такую идиотку. Катя, кстати, по-прежнему пускала слюни во сне. По ночам он смотрел на нее и давился смехом, прикусив костяшки пальцев, а она сопела рядом и знать не знала, что однажды разбила ему сердце на кусочки. Такие мелкие, что даже Захар, со всей его страстью к пазлам, до сих пор не смог собрать его обратно.

И уж точно не собирался снова подпускать к себе Катю.

* * *

Положа руку на сердце, Катя прекрасно понимала, что брать Захара в художественное рабство как-то гнусно. Но из него получился такой отличный натурщик, что даже Глеб заметил явный прогресс.

– О, а вот это очень хорошо, – обрадовался он на очередном практическом занятии, заглянув Кате через плечо. Она в этот момент рассматривала набросок спины Захара с выступающими костяшками позвонков. Естественно, исключительно в художественно-эстетических целях, а вовсе не потому, что все время о нем думала. – Есть в этом рисунке какое-то ощущение болезненной скованности и уязвимости. Это для твоего комикса?

Катя пробубнила в ответ что-то невнятное. Не говорить же Глебу, что она до сих пор понятия не имеет, что будет рисовать. Нет, идей у нее с избытком, хоть ложкой черпай прямо из черепушки. Но ни одна из них не была «той самой».

Стас, склонившись к Катиному рисунку, снисходительно цокнул языком.

– У тебя пропорции нарушены, малыш.

Он потянулся, чтобы исправить рисунок, но Катя торопливо захлопнула скетчбук и поморщилась. В последнее время Стас часто без спроса вносил правки в ее рисунки: то в одном месте подрисует, то в другом. Катя старалась не злиться и принимать его знаки внимания с благодарностью, но она же не школьница, а он не учитель, чтобы красной ручкой исправлять ошибки в ее тетрадях!

– Не дуйся, малыш, – улыбнулся Стас, шутливо, хотя и несколько болезненно щелкнув ее по носу карандашом. Без Жени, которую с боем отправили во вторую подгруппу, он смотрелся как-то непривычно. – Вечером все в силе?

Катя кивнула.

– Скину тебе адресок в «Вотсап», окей? – шепнул Стас.

Катя снова кивнула, пытаясь сквозь его болтовню расслышать советы Глеба на тему того, как можно необычно размесить фреймы на одном развороте.

– Встретимся прямо там, окей? У меня кое-какие дела появились.

Катя кивнула в третий раз, и Стас наконец угомонился.

Пятница наступила неожиданно быстро. Еще утром, пока Катя пыталась одновременно чистить зубы и красить ресницы, ей на телефон прилетела напоминалка про свидание со Стасом. Катя про него и не забывала, но все равно так переволновалась, что чуть не ткнула себе в глаз зубной щеткой, перепутав ее со щеточкой для туши.

Она все еще не знала, правильно ли поступила, приняв его приглашение. Стас постоянно высмеивал ее и включал этот свой снисходительный тон, заставляя Катю чувствовать себя неотесанной деревенщиной, которая не знает элементарных вещей. Например, как рисовать тень или пользоваться кистями в фотошопе. Рядом с ним она самой себе казалась какой-то глупой, но, может, дело было в ней? Ведь Стас вроде как пытался помочь ей вырасти как художнику. А она, неблагодарная, постоянно воротила нос от его помощи и пыталась все делать по-своему!

Кате всегда казалось, что именно такие парни – ее тип. Он был аристократично-красивым, популярным, немного холодным (безупречный слизеринец!) и никогда не жалел денег на кофе для нее, пусть и не мог запомнить три простых слова: «черный, без сахара». Он просто обязан был ей нравиться! Даже если это означает, что ей вечно придется тайком сплевывать в мусорку ненавистную сливочную пенку со вкусом ванили, лаванды и бог знает еще какой приторный ерунды.

С другой стороны, Кате сейчас совершенно не нужен был парень. Какие могут быть шуры-муры, если до первого дедлайна по челленджу осталось всего-то чуть больше недели? Вместо беготни по свиданиям ей хотелось сидеть дома и рисовать недовольную физиономию Захара, заставляя его скручиваться во всевозможные крендели. Исключительно ради комикса, разумеется.

По пути домой Катя отправила Таби, которая слегла с простудой, фотографии своих конспектов и целую дюжину гифок и смайлов с пожеланиями выздоровления. Таби ответила коротким «спс», и это было так в ее духе, что Катя даже рассмеялась. И продолжала улыбаться, заходя в квартиру. Дорожка из брошенных на пол вещей (ну прямо как хлебные крошки у Гензеля и Гретель!) привела ее к запертой двери в тайную комнату, которая перестала быть тайной. Катя подергала ручку, и та спустя пару мгновений приоткрылась. В щелке показалось недовольное лицо Захара.

– Я занят, – отчеканил он.

– Не сомневаюсь, мистер Я-шью-развратные-костюмчики-горничных, – с серьезным видом кивнула Катя. Захар щипнул себя за переносицу.

– Ты можешь перестать шутить на эту тему?

Катя покачала головой:

– Нет, Захар. Нет, я не могу перестать шутить на эту тему и планирую делать это до конца наших дней. Пошли.

Тяжело вздохнув, Захар просочился в щелку, не позволив Кате заглянуть внутрь, и с видом великомученика уселся прямо в центр кофейного столика. Не возразил, не начал препираться, даже дырку в ней взглядом не попытался прожечь! Катя почувствовала себя обманутой.

Что-то было не так.

После того первого раза, когда Катя его рисовала, что-то между ними… сломалось. Катя начала задумываться о том, как выглядит со стороны. Может, ей пора перестать ходить перед Захаром в папиной футболке, усыпанной крошками от печенья? А сам Захар как будто отдалился. Стал вдруг таким раздражающе вежливым и предупредительным, что Кате постоянно хотелось стукнуть его ложкой по лбу или подсыпать соли в чай. Что угодно, лишь бы снова увидеть живые эмоции на его отстраненном лице.

– Если можно, давай как-то по-быстрому. У меня вечером дела.

Катя сердито поджала губы и с демонстративной неспешностью разложила перед ним принадлежности для рисования.

– Намечается тусич? – как бы между прочим уточнила она. – Сядь на колени и