покойный хранил здесь свои последние мысли, стало быть, тут имеется несколько вариантов. Либо в папке лежит информация, утечка которой с цифрового носителя была более чем вероятна, либо все, что находилось внутри, было настолько теоретизированным и сырым, что пока еще не обрело промежуточной структуры для оформления и систематизации. Хотя… Если бы там было что-то секретное или важное, оно лежало бы в сейфе и в настоящее время было бы изъято оперативниками.

Я взял папку, пролистал скрепленные скоросшивателем листы. Потом закрыл и, положив на нее ладонь, постучал вторым и третьим пальцами. Остальные не так хорошо слушались. Травма предплечья, полученная полгода назад на Ксартине, все еще давала о себе знать.

– Хотелось бы более подробного ответа от вас. – Я доверительно посмотрел на Семена Николаевича. – Как я понимаю, здесь собран подробный отчет о ходе эксперимента или создания какого-то научного прибора с использованием узкоспециализированной терминологии. Которая мне, получившему биологическое образование, непонятна.

Казалось, Корпинский завис. Уставился своими серыми, рыбьими глазами в одну точку, бессмысленно вертя в руках авторучку. Мысли его сейчас, по всей видимости, были далеки от нашего разговора. И мне чертовски надоело сидеть и вытягивать из этого безвольного кулька каждое слово.

– Семен Николаевич. – Я решил напомнить помощнику о своем присутствии.

– Да, простите. – Он положил авторучку на стол. – Боюсь, что вкратце я не смогу передать вам всю суть открытия, над которым работал Борис Сергеевич.

– Да все ты сможешь! – резко оборвал я его, наклонившись вперед. – И сейчас ты мне все расскажешь. Я просто думаю, что ты не до конца понял, по поводу чего я тут с тобой говорю. А дело обстоит таким образом, что при странных и загадочных обстоятельствах погиб человек. Советский гражданин. Отрабатывается версия по статье «Убийство». И в настоящий момент ты, дорогой Семен Николаевич, проходишь по этому делу как свидетель. Который почему-то начинает препятствовать проведению расследования и старается скрыть интересующую следствие информацию. Рано ты начал бояться, товарищ Корпинский. Не собираемся мы трогать ни тебя, ни твою Аллочку, о которой ты так переживаешь. Рассказывай давай, пока я добрый. И не беси меня, а то терпение уже на исходе.

– Хорошо. – Помощник вздохнул и, наверное, впервые за все время разговора посмотрел мне в глаза. – Я все расскажу. – Он замолчал, видимо, решая с чего начать.

– Ну?!

– Последние два года Борис Сергеевич работал постоянно над одним экспериментальным прибором, который должен был доказать теорию Хофмана–Накано. Вы, конечно, не знаете о ней. Ну, разумеется. Среди биологов она не столь популярна, как среди людей, привязанных к строгим математическим наукам. Это теория описывает возможность создания пресловутого нуль-перехода. Слышали о таком?

Я сделал неопределенный жест. Мол, слышал когда-то.

– Минуточку, – сказал Корпинский.

Он встал из-за стола и подошел к одному из книжных шкафов. Пробормотал вслух: «Где-то она здесь была», – и, встав на цыпочки, вытащил с верхней полки потрепанную книжицу в твердом переплете. Протянул ее мне и сел на свое место.

– Тут несколько сжато, – как бы извиняясь, произнес Семен Николаевич. – Но в общих чертах смысл всего, что касается нуль-перехода, тут есть. Этого вполне хватит, чтобы понять выжимки под рабочими статьями. Борис Сергеевич, так сказать, резюмировал свои умозаключения с целью дальнейшей популяризации в социуме.

Я посмотрел на затасканную обложку. «А. Гершман, М. Б. Тойнберг, Ю. С. Поживалов. Базовые выкладки и основы прикладной теории физики и механики нуль-перехода. Женева».

– Спасибо. Я возьму с собой ее и эту папку? – уточнил я.

– Конечно, – кивнул Корпинский.

– Широков, как я понял, смог добиться каких-то существенных результатов. Пусть и теоретических.

– Да. Вернее, не только теоретических. Ему удалось построить первый рабочий аппарат. Один из основных компонентов. Сам нуль-переход – это огромнейшее сооружение. Титаническое. Я сомневаюсь, что кто-то решится строить нечто подобное в земных условиях. Борис Сергеевич, по крайней мере, придерживался подобных взглядов. Но, как ни парадоксально, один из важнейших элементов оказался весьма небольшим по своим габаритам. В лабораторных условиях института он выдавал все требуемые параметры. Нужно было только провести полевые испытания.

– Проверка в полевых условиях не состоялась?

– Увы. – Семен Николаевич вздохнул. – Как только работа была закончена, все как будто пошло наперекосяк. Сперва при транспортировке аппарат был поврежден. При падении порвалась никелевая мембрана и треснула одна из четырех ламп. А потом, в процессе ремонта, заболел и сам Борис Сергеевич.

– Заболел?

– Да. Понимаете, он очень переживал, практически не спал ночами. Несмотря на уже имеющиеся достижения, он называл именно эту работу своей основной. Своей вехой научного пути. Отдавался весь поглотившей его идее создания аппарата. А тут такая банальная неудача… Это, по всей видимости, стало последней каплей. У него случился нервный срыв. Пару месяцев он провел в санатории. После поправки вновь подал прошение о выделении финансирования. Но, поскольку все работы по нуль-переходу велись им на голом энтузиазме, графа с подобным названием в годовом распределении бюджета отсутствовала. Не было ни техники, ни людей, ни часов. Через две недели Широкову удалось выбить что-то из резервов. Радости его не было предела. Мне казалось, что он буквально помолодел на добрый десяток лет. Но неожиданно решение о финансировании было отменено. Постановлением Министерства науки все свободные сотрудники были экстренно командированы в район Подкаменной Тунгуски. Солдаты что-то там обнаружили. Все, что Сергею Борисовичу удалось выбить, улетело в направлении развала. – Корпинский вздохнул. – Бедный Сергей Борисович! Я думал, его хватит удар. Врачи стали опасаться за его сердце, и Широкова отправили в добровольно-принудительном порядке на трехнедельное восстановление в санаторий.

– Что за санаторий? Когда это было?

– Название я не помню, – виновато произнес Семен Николаевич. – А что касается даты, то вернулся Сергей Борисович на работу ровно две недели назад. Выглядел он вполне отдохнувшим, посвежевшим и полным самых оптимистичных идей. Мне даже казалось, что у него открылось второе дыхание. А потом он, никому ничего не объяснив, уехал в кратковременный отпуск за свой счет. Вот, собственно, и все, – закончил Корпинский.

Я показал ему снимки трех остальных погибших. И услышав в ответ, что этих людей Семен Николаевич видит впервые, не прощаясь, вышел из кабинета.

Дверь квартиры ныне покойного Широкова была уже опечатана. Я приложил ключ-браслет к электронному запирающему устройству. Стандартный пароль-идентификатор был моментально отклонен. Сенсорный экран браслета вспыхнул предупреждением о том, что попытка проникновения на взятую под контроль государства территорию зафиксирована в местном отделе милиции. Пришлось вручную вводить в браслет временный дополнительный ключ, выданный мне заботливым Архиповым. Вторая попытка увенчалась успехом. Замок квартиры физика негромко щелкнул, я толкнул дверь и вошел внутрь.

Это была стандартная