колосьев пшеницы блестели на солнце синтетические ленты оцепления.

– Тела еще там?

– Нет. – Архипов мотнул головой. – Убрали уже. На судебку повезли.

– А фотографии?

– Фотографии приставлены к делу. Пока не будет объявлен список уполномоченных и ответственных, допуск к ним закрыт.

– Это я знаю.

– Да не на что там смотреть. Ничего интересного. Есть копии паспортов и членских билетов погибших.

– Давай.

Я затушил сигарету, встал и, не зажигая свет, прошел в коридор. Открыл портфель, стоявший на трюмо около входной двери, порылся в нем несколько секунд и вернулся на балкон. На нем мы с Катей тем летом впервые организовали подобие веранды. Здесь нам обоим нравилось пить чай с вареньем тихими теплыми вечерами. Свежезаваренный черный чай. Кусочек лимона. Малина, раскрывающая в кипятке весь свой аромат. Теплый свет уличных фонарей и залетающие то и дело на балкон мотыльки.

Я провел рукой по сенсорному экрану информационного носителя. Активировал рабочий режим, ввел идентификационный код. Подтвердил его отпечатком указательного пальца. Датчик считал в месте контакта наличие пульсовой волны и зафиксировал прикосновение живого человека. Вход в систему был разрешен, и я открыл нужную папку.

«Дело №68/18 (Круги на полях)»

Я пробежал глазами несколько страниц описания места происшествия. Нашел сканы отчетов следователей и фотографий документов погибших. Паспорта были тем немногим, что оставалось на бумаге в век полномасштабного оцифровывания. Сперва идентификационные документы собирались заменить чуть ли первыми, наряду с документацией правительственных и социальных служб. Но народ в массе своей высказался об этом крайне негативно. Сама идея отказа от обладания физическим подтверждением причастности к Великому социалистическому лагерю расценивалась многими как попытка забыть дела прошлых поколений. «Я гражданин Советского Союза! И я хочу с гордостью предоставлять свое удостоверение личности!» – под таким лозунгом прошел референдум, по результатам которого было принято решение дублировать бумажными носителями электронные паспорта.

Первым я увидел снимок молодой женщины с кудрявыми волосами. Нижний край фотографии был темным от крови. Горвицкая Алина Михайловна. Историк, членкорреспондент Уральского филиала Академии наук СССР.

Широков Борис Сергеевич. С фотокарточки на меня смотрело улыбающееся лицо усатого, седеющего мужчины в очках с толстыми стеклами. Физик из Ленинграда.

Следующая копия с партийного билета. Обрамленное темной бородой и шапкой вьющихся волос полное, добродушное лицо. Товмасян Бесо Шотаевич. Палеогеолог из московского палеонтологического института АН СССР.

И последний. Крикунов Константин Евгеньевич. Преподаватель, доцент кафедры нормальной физиологии человека Омского медицинского университета.

Четыре совершенно разных человека. Четыре разных профессии, соприкасающихся попарно: физика – физиология, и палеонтология – история. Да и то – опосредованно. Что заставило их оказаться вдалеке от мест постоянного пребывания и работы? Опрос родственников погибших не дал никакого результата. Никто из близкого окружения каждого из умерших ничего не знал о трех других. То же самое касалось и коллег на работе.

– Спать идем? – раздался из комнаты голос Кати. – Тебе вставать завтра рано.

– Сейчас. – Я потянулся к пачке за очередной сигаретой, но увидел, что она пуста. Мысленно перебрал содержимое портфеля: запасной пачки в нем не было.

«Ладно, – пронеслось в голове, – может, наконец, курить начну бросать».

Планер приземлился на Политехнический улице, недалеко от главного корпуса Физико-технического института. Я активировал тормозную систему летающего аппарата и посмотрел на часы.

Восемь сорок одна. Почти три часа назад я сидел в еще не нагретом флаере, смотрел на стеклянный купол, покрытый ночной мошкарой, налипшей на осевшую росу. Сидел и думал о том, что неплохо бы забежать в библиотеку, раз уж окажусь в Ленинграде. В одной из центральных библиотек страны я наверняка смогу найти то, что поможет направить ход мыслей в нужную сторону.

Раньше десяти появляться в институте смысла не имеет. Я вылез из флаера и, оглядевшись, направился в сторону станции метро «Площадь мужества».

Кабинет покойного нынче академика представлял собой хаотичное нагромождение шкафов с бесконечным количеством папок и книг, в основном, по сугубо научной тематике, старого кожаного дивана и стола, заваленного какими-то немыслимыми аппаратами, деталями и прочей технической мешаниной, предназначение которой знали, по-видимому, только два человека: безвременно почивший Сергей Борисович и его помощник – Корпинский Семен Николаевич, который сидел сейчас напротив меня за столом академика. Он был раздражен и суетлив. То и дело снимал и протирал полой белого халата очки в тяжелой роговой оправе. Хмурился. Вертел в руках авторучку. В общем, показывал всем своим видом, что сложившаяся ситуация ему крайне неприятна. У меня даже мелькнула мысль, что он уже считает себя главным подозреваемым на допросе. Хотя, стоило мне начать с ним разговор, я понял, что здесь кроется что-то другое.

– Как давно вы знали погибшего? – Я решил не жалеть неврастеничного молодого человека и начал нашу беседу без каких-то вступительных слов.

– Бориса Сергеевича? – Корпинский снова снял очки, протер их и вернул на место. – Около четырех лет.

– Как вы познакомились? При каких обстоятельствах?

– Ему нужен был помощник. Я как раз проходил курс лекций на базе его кафедры и согласился устроиться по совместительству лаборантом.

– То есть вы были в курсе всех его разработок?

– Не думаю, что всех, – уклончиво ответил Семен Николаевич. – Он не посвящал меня в свои теоретические рассуждения и готовящиеся проекты. И в те изобретения, что были сделаны до моего прихода.

– Но с наиболее крупными и значимыми проектами вы должны быть ознакомлены?

– Разумеется, – сухо кивнул он.

– Над чем он работал в последнее время? – Я сделал вид, что не замечаю тона Корпинского.

В кабинет постучали. Помощник испуганно посмотрел на дверь, затем на меня. В его взгляде отчетливо читалось, что он меньше всего хотел, чтобы я заметил того, кто может сейчас зайти в кабинет. Мы продолжали сидеть молча: он смотрел на меня, а я на него. Через несколько секунд раздался повторный, уже более громкий стук. – Да-да! – севшим голосом ответил Корпинский. – Входите.

Дверь открылась, и в комнату заглянула молодая девушка, которая, увидев помощника, сказала «Семен», а затем, увидев меня, ойкнула и сконфуженно добавила: «Вы не один?»

– Товарищ скоро уходит, Аллочка. Я к вам зайду через двадцать минут. Аллочка кивнула, закрыла дверь, и еще несколько секунд был слышен приглушенный стук каблуков по линолеуму коридора. В кабинете вновь воцарилась тишина.

– Так над чем работал в последнее время Борис Сергеевич?

Корпинский вздрогнул, как будто его ударили плеткой по спине. Передернул плечами и со злостью посмотрел на меня.

– То, над чем он работал в последнее время, подробно описано здесь. – Он ткнул пальцем в красную папку, лежащую с краю в стопке таких же, как она.

Я бросил на нее быстрый взгляд. Если