Сначала капитан показывал ей какие-то фокусы на картах, но, когда раздалось сопение Николая Ивановича, он улыбнулся, кивнул в его сторону и проговорил:

– Спит ваш муж.

– Ну, слава богу, наконец-то… – прошептала она и перекрестилась. – Видите, крещусь – вот как я рада, – прибавила она.

Капитан взял ее за руку, пожал ей руку и, глядя ей прямо в глаза, проговорил:

– Мой бедный друг… Он тиран.

– Ох! – вздохнула Глафира Семеновна.

Капитан, сидевший против нее, пересел рядом с ней, взял ее за талию. Она тихо отвела его руку, улыбаясь, погрозила ему и указала глазами на мужа. Капитан покосился на Николая Ивановича, махнул рукой и тихо поцеловал Глафиру Семеновну в щеку.

Николай Иванович вздрогнул, хотел крикнуть, но удержался и, не открывая глаз, стал зевать и потягиваться, делая вид, что просыпается.

Капитан быстро отодвинулся от Глафиры Семеновны. Та взяла с дивана карты и рассматривала их.

«Нет, какая тут, к черту, Барселона! Ну ее к лешему! – думал Николай Иванович. – Если уж в вагоне целовать себя позволяет, то что же в Барселоне-то будет! Там она так набарселонит, что беда! Надо прекратить все это», – решил он.

86

Проехали еще одну станцию. Николай Иванович и намека не сделал, что он видел, как капитан поцеловал его жену. Но он злился. Злоба душила его. Он сидел, кусал губы и соображал, что ему делать. В Барселону он уже окончательно решил не ехать, но он придумывал, как ему лучше поступить, чтобы провезти жену прямо на французскую границу. Билеты у него были взяты до Барселоны, багаж был сдан на станции туда же. Он знал, что сворачивать с пути на Барселону и пересаживаться в другой вагон надо на станции Вальядолид, но ему не было известно, когда их поезд придет в Вальядолид. Разумеется, плата за проезд от Вальядолида до Барселоны должна уже пропасть. Про нее он говорил: «Черт с ней, где наша не пропадала!» Он решил, что от Вальядолида до французской границы он возьмет другие проездные билеты, но он становился в тупик, как он при совершенном незнании языка переведет направление своего багажа вместо Барселоны к французской границе. О времени прихода поезда в Вальядолид он хотел тотчас же спросить у падре Хозе, но монах спал самым блаженным образом, с капитаном же в данную минуту ему было даже противно разговаривать. Николай Иванович и так еле отвечал на вопросы капитана и сейчас же от него отворачивался.

«Черномазый мерзавец!» – говорил он про капитана мысленно.

Он хотел разбудить монаха, чтоб выпытать у него кое-какие сведения об остановке на станции Вальядолид, но пожалел.

«Когда проснется, спрошу. Зачем его будить? Он добрый, радушный, бесхитростный человек, и, кроме хорошего, я от него ничего не видал. Ведь вот угощает вином, закусками, а капитан этот черномазый словно акула какая-то. Весь вчерашний день пил, ел на мой счет, а сегодня уж, извольте видеть, целовать жену вздумал! И это за мое же гостеприимство! Мерзавец! – рассуждал Николай Иванович и при этом мысленно прибавил: – Да и женушка тоже хороша!»

Он метнул в ее сторону косой взгляд и стиснул зубы. Она в это время раскладывала гранпасьянс на капитанском шагреневом саквояже, который тот поставил между собой и ей.

Через полчаса монах проснулся, выпрямился, зевнул и протер кулаками глаза.

– Статион Сеговья бил? – спросил он у Николая. Ивановича. – На Сеговья мы должен иметь добри заутрак.

«Обжора, а прекрасный человек», – подумал про него Николай Иванович, и тут у него мелькнуло в голове объявить монаху по секрету свое решение не ехать в Барселону, а также и причину, по которой он сделал это решение. – Он человек простой, добрый, он взвесит, что такое муж, и поймет, что я должен это сделать. А поймет, так я уверен, что и поможет мне устроить это дело, – рассуждал он. – Переведет багаж вместо Барселоны на французскую границу и все эдакое».

Взглядываясь в добродушное лицо падре Хозе, Николай Иванович был убежден, что монах ему поможет.

«За завтраком откроюсь ему», – решил он и сейчас же стал расспрашивать его, когда они приедут в Сеговию и когда будут в Вальядолиде. Оказалось, что в Сеговии поезд останавливается для завтрака в начале второго часа, а в Вальядолид, где ветвь на Барселону, приходит в четвертом часу дня. Было двенадцать с небольшим часов. До Сеговии оставалось еще больше часа пути. Лабы понабраться храбрости к этому времени, Николай Иванович попросил у падре Хозе вина. Тот с полным радушием тотчас же вытащил из корзины непочатую еще бутылку, откупорил ее и принялся распивать вместе с Николаем Ивановичем.

«Постой… Преподнесу я сюрприз супруге любезной, когда узнает, что мы едем не в Барселону, а совсем в другую сторону, – говорил он себе мысленно. – Тогда объявлю ей и то, почему мы Барселону эту самую побоку. То-то взбесится и закричит! Нет, я думаю, не закричит, а заревет. Реветь начнет от злости. А потом нервы и истерика. Это уж порядок известный».

Вот и Сеговия. Стоянка на станции двадцать пять минут для завтрака. Все выбрались из вагона и направились к вывеске «Посада», то есть буфет. Падре Хозе еще на ходу облизывался, гладил себя рукой по желудку и страстно говорил:

– Здесь мы будем кусать овечьи фарш и фасоль и… и… с этого…

Он не договорил, с чем еще, и прищелкнул языком.

Завтрак за три пезеты был обильный. Падре Хозе не ел, а пожирал его. Николай Иванович ел мало, но пил много. Капитан сидел рядом с Глафирой Семеновной и накладывал ей на тарелки кушанья. Она, как всегда, брезгливо ковыряла все вилкой, пробовала, морщилась, отодвигая от себя тарелки и в конце концов выпила только бокал кофе с булкой и поела фруктов. Николай Иванович собирался поведать свою тайну монаху и все не мог этого сделать: жена и капитан сидели за столом против него и монаха и мешали. Наконец Глафира Семеновна поднялась из-за стола и сказала мужу:

– Ну, вы будете тут долго еще пить, а мы пойдем и походим около вагонов. Ты, Николай, заплатишь. Плати уж и за капитана. До Барселоны он наш гость, а в Барселоне мы его гости. Пойдемте, капитан.

И она уж сама подхватила его под руку.

Николай Иванович остался расплачиваться за съеденное и выпитое. Он не позволил и монаху, чтобы тот платил за свой завтрак. Наконец,