– Надо вам медицин… Вы будете здорова.

Он остановил экипаж около аптеки, побежал туда и вернулся с баночкой мази.

– Вот. Эта камфор… Это хорошо!.. В ресторан ви…

Капитан показал жестом, что надо помазать губу.

– Понимаю, понимаю. Как вы любезны, капитан! Как мне благодарить вас? – говорила Глафира Семеновна.

В парке, по случаю воскресенья, сегодня было еще многолюднее, чем вчера, но зато, вследствие праздника, и посерее по части публики. Казалось, что весь Мадрид высыпал сюда. Играла военная музыка.

– Ходить в сад зоологии? – предложил капитан. – Это недалеко.

– В зоологический сад? – воскликнул Николай Иванович. – Бог с ним! Что мы там забыли? Львов да крокодилов можно и у нас дома, в нашей зоологии видеть.

– Есть хороши экземпляр павиан. Сянж, сянж… Как это русски?..

– Обезьяна. Ну ее к лешему! Лучше же мы в ресторане малаги выпьем. Я еще не пил настоящей испанской малаги.

– Малага? Си, си… Это хорошо.

Капитан прищелкнул языком и подмигнул. Николай Иванович протянул ему руку.

– Мерси. Наши симпатии сходятся. Я тоже люблю выпить хорошего винца.

Вот и одноэтажный ресторан с громадной верандой, приютившийся в парке в тенистом месте. Вековые деревья протянули свои ветви над крышей ресторана и образовали как бы купол. Почти все столики на веранде были заняты, и супругам Ивановым и капитану стоило большого труда найти себе место. Много было английских семейств. Слышалась английская речь. Николай Иванович усадил жену рядом с капитаном, а сам сел напротив их.

– Капитан! Нельзя ли чего-нибудь испанистого поесть за обедом? – сказал Николай Иванович. – Испанистого супу, испанистого жаркого, испанистого сладкого.

Капитан пожал плечами и отвечал:

– Ресторан этот есть французски.

– Фу ты, пропасть! Ла где же ваша Испания-то? Национальных кушаний нет, национальных костюмов нет. Давайте тогда уж хоть национальные вина пить! Омбре! – поманил Николай Иванович официанта и стал ему заказывать, пригибая пальцы: – Три обеда… Трезкомидас, ботеля херес де ли Фронтера, ботеля Аликанте, ботеля Малага…

Глафиру Семеновну от такого заказа вина всю передернуло, и она хотела уже поставить мужу какое-либо препятствие, но вдруг почувствовала под столом, что капитан дотронулся своей ногой до ее ноги и пожимает ее. Она вся вспыхнула и тотчас же отдернула ногу, но язык ее отказался прекословить Николаю Ивановичу.

«Ухаживает за мной капитан, настоятельно ухаживает, – решила она про себя и улыбнулась. – А муж ничего не замечает. Что, если бы он заметил? Впрочем, если бы он что-нибудь заметил, то ему можно сказать, что в Испании это так принято, что здесь легкие вольности допускаются, так как мужчины здесь все пылкие… Да и в самом деле, может быть, здесь так принято. Южный темперамент. И наконец, что ж тут такого пожать женщине ножку? К тому же сделал он это как бы невзначай. Обо мне капитан судит по своим испанским женщинам. А испанки все кокетки. Ну что ж, пококетничаю и я с ним немножко. Это и перед мужем не будет грешно. Не пойдет же у нас дело всерьез».

Начался обед. Мужчины пили усердно. Аля храбрости перед капитаном Глафира Семеновна и сама не отказалась от рюмки аликанте и рюмки малаги. За жарким капитан, разгоряченный вином, снова пожал ей ножку. На этот раз она уже смутилась меньше и не отняла своей ноги.

Николай Иванович то и дело чокался с капитаном и уж изрядно захмелел. За обедом он уверял капитана, что поедет провожать его в Барселону и побывает у него на судне.

– Также навестим и старика Хозе! Хороший старик падре Хозе! – хвалил он капитану монаха. – Где он там у вас в Барселоне живет? В монастыре, что ли?

– Падре Хозе? – спросил капитан. – Падре Хозе есть священник от флот.

– Флотский священник? Священник на корабле? Боже мой, да это прелесть что такое! Это значит совсем, что называется, ходовой монах. Я знаю монахов на судах. Совсем светские люди! Ну, и выпьем там у вас в вашей Барселоне все трое вкупе, – закончил Николай Иванович. – Он теперь где же, сам старик падре Хозе?

– Сегодня вечер он едет на Барселона, – был ответ.

– Ну, вот и отлично. За здоровье падре Хозе.

Все чокнулись и выпили. Не отказалась и Глафира Семеновна от вина, пригубила, опустила руку под стол, чтобы отереть ее о салфетку, и вдруг почувствовала под столом прикосновение к своей руке руки капитана. Она вспыхнула, хотела отдернуть свою руку, но капитан уже держал ее руку и крепко жал. Она хотела высвободить руку, но боялась резкого движения, боялась, что муж заметит это движение, и сидела не шевелясь. А капитан продолжал жать руку. Темнело. Наступал вечер. Глафира Семеновна сообразила это и, пользуясь сумраком, сделала сама ответное рукопожатие капитану.

Совесть немного упрекнула ее, но она тотчас же успокоила себя, сказав себе мысленно: «Что ж, ведь это только шалость, простая невинная шалость, а отчего же мне и не пошалить немного за границей? Так ли еще шалят наши дамы за границей!»

На веранде зажглись огни. Заблистало электричество. Глафира Семеновна старалась уж не опускать руки под стол.

82

Вечер супруги Ивановы окончили в кафешантане, куда капитан отвез их после обеда, чтобы показать, как танцуют гондого и качучу. Херес, аликанте и малага сделали свое дело: Николай Иванович и капитан были совсем пьяны. Подгуляла и Глафира Семеновна, чтобы быть смелее с капитаном, и в конце обеда, когда капитан полнее ей букет из роз, купив его у девочки-цветочницы, шнырявшей мимо столов, начала жаловаться на супруга.

– Только от посторонних и получаешь букеты, а вот муж, родной муж, во все путешествие ни разу не вспомнил обо мне и не поднес даже одного цветочка, – говорила она. – Понимаете, капитан, ни одного цветочка. В Биаррице рай насчет цветов, а он ни-ни…

– Зато три или четыре купальных костюма… – попробовал заметить Николай Иванович.

– Сама себе купила костюмы, а вовсе не ты…

– Да ведь деньги-то из одного кармана. Другие дамы весь сезон купаются в одном и том же костюме, а ты три-четыре… А сколько шляп в Париже! Сколько…

– Смотрите, капитан, он уже упрекает. Вы понимаете: упрекает…

– Си, си, сеньора… – отвечал капитан, пуская струйки табачного дыма от папиросы.

– Спрашивается, разве это муж? Разве это любящий муж? – продолжала Глафира Семеновна. – Уверяю вас, он иногда бывает хуже дерева… Как камень какой-то… Ни поэзии, ни-ни… Ничего такого…

– Какая же, мать моя, поэзия, если мы пятнадцать лет женаты! Поэзия – это у новоженов, – отвечал Николай Иванович.

Язык его заплетался.

– Слышите, слышите, капитан,