— Господин контр-адмирал! — окликнул его лейтенант, отвечавший за внешнее наблюдение. — Перемещения в эскадре Хромцовой! Четыре крейсера меняют позиции!

Суровцев мгновенно вернулся к тактическому дисплею. Действительно, четыре боевые единицы — «Минск», «Великие Луки», «Евстафий» и «Диана» — отходили от внешнего периметра охранения и направлялись к центру формации, где располагалась «Паллада».

— Классический защитный ромб, — пробормотал Валериан, наблюдая за трансформацией построения. Такая формация использовалась только для одного — для прикрытия флагмана перед активными боевыми действиями.

— Вы думаете, они атакуют своих же, господин контр-адмирал? — негромко спросил старпом Смирнов, наклонившись к его уху.

— Если бы хотели атаковать, уже открыли бы огонь, — ответил Суровцев, не отрывая взгляда от дисплея. — Нет, тут что-то другое. — Он повысил голос: — Что происходит на «Баязете»? Есть связь с Брагиным?

— Пытаемся установить, господин контр-адмирал, — отрапортовал оператор, — но их каналы блокированы. Могу попробовать аварийную частоту.

— Делайте всё, что нужно. Мне необходимо знать, что там происходит.

Внезапно в дальней части мостика кто-то выругался сдавленным голосом. Суровцев обернулся — и увидел, как на главном обзорном экране гаснет привычное изображение космоса, сменяясь совершенно другой картинкой.

— Сигнал общего оповещения! — выкрикнул старпом. — Кто-то взломал систему трансляции!

— Блокируйте! — резко приказал Суровцев, уже понимая, что происходит.

— Не получается, господин контр-адмирал, — с паникой в голосе отозвался лейтенант связи. — Это резервный канал аварийного оповещения. Его невозможно отключить без полной перезагрузки всех корабельных систем.

На огромном экране, занимавшем почти всю переднюю стену мостика, появилось изображение мальчика в богато украшенном парадном мундире с золотыми эполетами и имперскими знаками отличия. Миниатюрная фигура на фоне державных символов Российской Империи выглядела хрупкой, почти игрушечной, но когда ребёнок заговорил, его голос прозвучал с неожиданной силой и властностью.

— Император, — выдохнул кто-то из офицеров, и по мостику «Новороссийска» прокатилась волна удивлённого шёпота.

— Я, Иван Константинович Романов, обращаюсь к вам, верные сыны и дочери Российской Империи, — начал юный монарх чистым, звонким голосом. — Не как властитель к подданным, а как человек к людям. Наша Империя в опасности. Не от внешних врагов, а от предательства внутри…

Суровцев застыл на месте, внимательно слушая каждое слово. Глаза мальчика-императора смотрели прямо в камеру с необычной для ребёнка серьёзностью и целеустремлённостью.

— … Птолемей Граус, первый министр, которому мой отец доверил благополучие Российской Империи, предал это доверие, — продолжал Иван, и с каждым словом его голос становился твёрже. — Он использовал свою власть не для защиты государства, а для разжигания гражданской войны. Не для поддержания мира, а для самоличного захвата власти. Ради своих амбиций он готов пролить кровь миллионов наших граждан.

Валериан искоса наблюдал за реакцией офицеров. Лица большинства выражали смесь недоверия и зачарованности. Некоторые хмурились, другие кивали в такт словам императора, третьи напряжённо переглядывались с коллегами. Но равнодушных не было — каждый на мостике был захвачен этим неожиданным обращением.

— Я не прошу вас умирать за меня, — произнёс император, слегка подавшись вперёд. — Я прошу вас жить для Империи. Для будущего, которое мы вместе можем построить. Помогите мне восстановить справедливость. Помогите остановить гражданскую войну, которую развязал Птолемей Граус ради своих амбиций.

Когда обращение императора закончилось, на мостике «Новороссийска» воцарилась мёртвая тишина. Но она длилась лишь несколько секунд. На экране появилось новое лицо — юная княжна Таисия Константиновна, старшая сестра императора и регент при нём.

Суровцев невольно отметил её поразительное сходство с покойным императором Константином — те же проницательные глаза, те же острые черты лица, та же особая манера слегка приподнимать подбородок при разговоре.

— Офицеры и космоматросы Российской Империи! — начала она хорошо поставленным голосом. — Я обращаюсь к вам не только как регент при моём брате, императоре Иване, но и как ваш товарищ по оружию. До недавнего времени я носила звание капитан-командора и, как многие из вас, присягала на верность Российской Империи и её законному правителю…

В отличие от брата, княжна говорила более формально, апеллируя к воинскому долгу и присяге. Она напоминала о династии, о традициях космофлота, о том, что истинная сила государства — в справедливости и законности власти.

— … Мне довелось видеть, как тирания первого министра и ему подобных разрушает основы Империи, — произнесла она с неприкрытой горечью. — Как страх вытесняет доверие, как амбиции одного человека ставятся выше интересов миллионов граждан. Настало время положить этому конец. Настало время вспомнить о присяге, которую каждый из нас давал не человеку, а Империи и её законному правителю.

Смирнов, стоявший рядом с Суровцевым, непроизвольно кивнул, соглашаясь с этими словами. Валериан бросил на него острый взгляд, и старпом смутился, опустив глаза.

Когда обращение княжны завершилось, тут же на экране появилось новое лицо — вице-адмирала Агриппины Хромцовой. Её жёсткие черты с характерным шрамом на подбородке были хорошо знакомы каждому офицеру имперского флота.

— Суки, — выдохнул Суровцев, не в силах сдержаться. — Так вот что она и Васильков задумали. Безостановочно палят в эфире, как и пушек, не давая опомниться!

Теперь всё встало на свои места. Хромцова действительно перешла на сторону Романовых — именно об этом он и предупреждал Брагина. Валериан почувствовал странное удовлетворение от того, что его подозрения подтвердились, смешанное с горечью от предательства.

— Я, вице-адмирал Агриппина Ивановна Хромцова, обращаюсь ко всем, кто