Не зрачки. Вся радужка. Вся белизна. Цвет исчезал, и вместо него – только отражение Ø.

В тот момент, когда код заполнил моё зрение, я ощутила не боль – ужас. Не физический, не от боли. От вопроса:

А что, если сейчас внутри меня что-то сотрёт меня саму?

Это была паника, которую нельзя закричать. Только держать внутри, пока не сломаешься. Я держала.

Имплант издал треск. Я закричала.

И в этот момент что-то отключилось. Не я – что-то другое. Как будто часть меня была временно вырезана, отстранена, чтобы остальное могло жить дальше.

Я рухнула на колени. Из груди вырвался хрип.

– Не трогай меня…

– Я не собирался, – ответил Райкер. – Но ты собиралась. Саму себя.

06:45. Пустой

Коридор становился всё темнее. Свет ушёл. Мы шли на ощупь, пока не дошли до тех-блока – сектора, который давно выведен из городской сети. Металлические двери, сплавленные, как будто после пожара. Райкер нашёл лаз сбоку, провёл ладонью по стене, и пластинка щёлкнула.

Мы проскользнули внутрь. Запах – спертый, как от затхлой воды, вперемешку с гарью. Кожа на шее начинала чесаться, будто здесь воздух трогал её слишком близко.

– Осторожно. Здесь ловят остатки сигнала. Мы не одни.

Я кивнула, и мы двинулись вперёд. По полу тянулись кабели, похожие на вены. Когда я наступала на них, издавался едва слышный стон – будто где-то внизу, в глубине этого сектора, кто-то всё ещё дышал.

И тогда он появился.

Не из тени – из вибрации. Тело, вывернутое, как будто суставы не имели значения. Кожа серая, тянущаяся, как мокрая ткань. Глаза… их не было. Только впадины, внутри которых плыло нечто чёрное.

Он закричал, и в этом крике было что-то узнающее:

– Верни мне сон!

Он бросился вперёд. Райкер выстрелил, но Пустой не остановился – ударил его в грудь, отбросив к стене, и рванулся ко мне. Я упала назад, прижимая к себе чип.

– Верни… ты забрала его… я… я был…

Его голос менялся. Он начал говорить моим голосом. Потом голосом Алекса. Потом – детским, почти шепотом.

– Я… я… была тобой.

Я дёрнула трубу с пола и ударила. Он рухнул. Из его рта – чёрная жидкость. Густая, с шипением. На шее – знак Ø, словно выжженный изнутри.

– Это был не человек, – сказал Райкер, поднимаясь. – Это… остаток. Ошибка в коде.

Я посмотрела на чёрную лужу. Она испарялась. Быстро. Как будто не хотела, чтобы её нашли.

– У него был голос. Мой голос.

– Потому что он когда-то был внутри сети. И, возможно, внутри тебя.

Я ничего не ответила. Но внутри снова ожил имплант. И сердце отбилось один раз – как будто подтверждая: ты слышала правду.

06:52. Зеркало

Архив Заслона был глубоко под землёй, за двойной защитной системой. Металл был другого цвета – почти чёрный, с легким синим отливом, как у обсидиана. Мы пробрались внутрь через ветхий шлюз, и двери за нами сомкнулись, будто поглотили.

– Если где-то и осталась правда, – сказал Райкер, – то она тут. Или то, что от неё сохранили.

Внутри было пусто. Только терминалы и экраны, завешанные тканью. Мы прошли между рядами, и я чувствовала, как под ногами хрустит пыль, как будто давно никто не ходил здесь. Но воздух – был тёплым. Кто-то всё ещё дышал этим местом.

Мы нашли один активный терминал. Райкер подключил переносной расшифровщик. На экране замигали строки, потекли логи. Он ввёл мой идентификатор. Файл открылся сам. Без пароля.

Я узнала лицо сразу. Себя. Только… не такую, как сейчас.

На записи я стояла в этом же архиве. Волосы короткие, голос спокойный. Слишком спокойный.

– Удалите протокол. Полностью. Он зашёл слишком далеко.

Камера дрожала, но я смотрела в неё прямо. Лицо было жёстким. Холодным. И в конце я сказала:

– Прости, Алекс.

Я моргнула. Экран дёрнулся. Моё лицо – начало глючить. Появились искажения, как у женщины в метро. Глаза слились в чёрную полосу, и запись оборвалась.

– Это… ты отдала приказ? – прошептал Райкер.

Я не могла ответить. Потому что не знала. Или знала. И вытеснила.

– Тогда почему ты жива? Почему тебя не стерли вместе с Кодом?

Смотрела в тёмный экран, где от моего лица осталась только тень.

– Может быть… меня стёрли. Просто не до конца..

И не сразу поняла, что плачу. Слёзы не капали – просто вдруг стало трудно дышать, как будто часть меня узнала, что сделала это. Что уничтожила его.

Я коснулась экрана, но он был холодным. Как надгробие.

– Прости, – прошептала я. – Прости, что забыла, почему плачу.

ЧАСТЬ II. Лабиринт Эха

07:01. Голос из сна

Я спала. Или думала, что сплю. Пространство было чёрным, как чернила, но густым. Я двигалась сквозь него, не телом – памятью. Вдали – свет. Небольшой, холодный. Как экран, оставленный на ночь.

Я шагнула ближе. Пол под ногами – не бетон, не металл, а что-то зыбкое, как детское одеяло. Свет становился ближе. Он складывался в очертания комнаты. Экраны на стенах. Десятки. На каждом – я. Разные. Девочка. Старая. С глазами, как у Пустого. С металлической кожей.

В центре – он. Алекс.

Он стоял ко мне спиной, но я знала – это он. Узнала бы его в любой реальности. Он смотрел на экраны. И на одном – на том, что был прямо перед ним – я. Та, что сейчас.

– Выбери одну.

Я подошла ближе. Он не оборачивался.

– Все они – ты. Или были. Или будут. Но только одна – настоящая.

– Какая?

Он поднял руку, приложил палец к губам:

– Тсс.

Я шагнула вперёд. Но мир задергался, как кадры плёнки. Экран с моим изображением замерцал. На нём я смотрела прямо на себя – сквозь стекло. И шептала, беззвучно:

– Проснись.

Я вздрогнула. Комната дрогнула. Алекс повернулся наконец. Его глаза были… пугающе тёплыми.

– У тебя почти получилось. Осталось два слова.

В тот миг всё исчезло. Я проснулась – и поняла, что не в тех-блоке, не в архиве.

Я лежала на полу, а рядом – Райкер. Он держал меня за руку, будто боялся отпустить.

– Ты говорила во сне.

– Что?

– Ты сказала «выбери». И… «одна». Потом закричала.

Я подняла глаза. На потолке, среди ржавчины, мигал символ. Мельком. Почти как ошибка в отображении.

Ø

07:12. Ты украла моё место

Она стояла посреди улицы. Чёрный костюм. Тугой хвост. Лицо… моё. Но с искажениями. Глаза