счастливого сказочного финала. Они всегда наполнены глубочайшим смыслом, всегда имеют философскую подоплеку. Таким образом, Шварц, ставший единственным сказочником в мировой драматургии, создал новый литературный жанр – философскую сказку, облеченную в форму пьесы.

Более того, в своих философских пьесах-сказках Шварц использует новаторский прием, который поэт и литературовед Лев Лосев назвал приемом стилистического контраста. «Поэтому, – пишет Лосев, – так вреза́лись в память, превращались в крылатые цитаты и входили в идиоматику русской интеллигенции все эти знаменитые фразы Шварца:

Скотина не хочет понять, что главное в нашем путешествии – тонкие чувства. (Грубое ругательство вставлено в высказывание, стилизованное в духе сентименталистской прозы.)

Я могу вам представить полный список его преступлений, которые еще /. . / только намечены к исполнению. (О сказочном злодеянии повествуется языком бюрократических переговоров.)

Пожалейте нас, бедных убийц… (В инфантильно-сентиментальную формулу вставлено слово «убийцы».)

…что это за жизнь была без короля! Мы просто истосковались! (Казенно-патриотические возгласы дополняются фразами в стиле «жестоких романсов».)

Придайте мне позу крайней беззаботности. (Сугубо описательный оборот используется в прямой речи, да еще обращенной на самого произносящего.)

Мама, застрели-ка его! (Подчеркнуто бытовым тоном предлагается убить человека.)

<…> Сталкивая идиомы несоприкасающихся обычно стилистических слоев, Шварц не только наделял своих героев выразительными речевыми характеристиками, но и попутно разоблачал шаблоны мышления и поведения, отраженные в речевых окаменелостях».

Таким образом, творчество Шварца открывается читателю как совершенно исключительное, самобытное явление в литературе.

* * *

Шкала ценностей Евгения Львовича всегда осталась неизменной, несмотря на страшные периоды в жизни страны, которые пришлось ему пережить. А вера в человека, в то лучшее, на что он способен, пронизывает все произведения Шварца. Надежда на победу здравого смысла, торжество порядочности присутствует в финалах всех его пьес, но конфликт, как правило, не разрешен в них до ожидаемого завершения, и автор как бы приглашает читателя довести повествование до конца самостоятельно. Подвиги Ученого, ушедшего из города, в котором осталась его Тень, и Ланцелота, победившего Дракона, остаются неоцененными большинством горожан – лишь читатель может в полной мере оценить нравственную силу их поступков.

«Обыкновенном чудом» в повседневной жизни Евгения Львовича оставались высокие человеческие отношения с присущей им искренностью и открытостью – то, что нещадно растаптывалось на протяжении всей его жизни.

Была в его жизни и вера в Бога, и неслучайно он пожелал исповедаться и причаститься перед смертью, а на его могиле в разгар хрущевской антирелигиозной компании Екатерина Ивановна установила большой белокаменный крест. О своей вере, равно как и о службе в Добровольческой армии в 1918 году, Шварц почти не упоминает даже в дневниках. «Бог <…> был запрятан в самую глубину души, со всеми невыдаваемыми тайнами», – отмечает он однажды. В этой связи сохранилось следующее свидетельство Леонида Пантелеева: «Весной 1926 года пришел за чем-то в ленинградский Дом книги, в детский отдел Госиздата (где готовилась тогда к печати “Республика Шкид”), стою где-то в полутемном коридоре, покуриваю <…> Вдруг распахнулась дверь, и в коридоре появляется мой редактор Евгений Львович Шварц – молодой, стройный, красивый и такой возбужденный, распаренный, как будто он только что танцевал или в снежки играл. Через плечо у него перекинуты длинные типографские гранки, он направляется в корректорскую. Но прежде, чем открыть дверь, он делает шаг в мою сторону, прямо и весело взглядывает на меня большими радостными глазами и спрашивает: “Ты в Бога веришь?” Отвечаю без малейшего стеснения, не задумываясь: “Да. Верю”. “Я – тоже”, – говорит он. И с той же веселой, счастливой, совсем еще юношеской улыбкой сжав мою руку, слегка тряхнув ее, он бежит со своими бумажными лентами к дверям корректорской». Словами «Меня Господь благословил идти» начинает Шварц одно из своих поздних стихотворений, и очевидно, что религиозное чувство в большой степени питало его творчество. При всей загадочности концовок его пьес, основной их мотив – это христианский призыв к добру и свету.

* * *

Несмотря на жесткую цензуру, большинство детских пьес Шварца при жизни автора были инсценированы и показывались в детских и кукольных театрах страны, а некоторые спектакли по ним были поставлены и в Европе. Значительная часть произведений Шварца, предназначенных не только для детей, также была напечатана при жизни автора, причем многие из них переводились на иностранные языки и печатались за рубежом. При этом в официальных писательских кругах Евгений Львович воспринимался именно как детский писатель, оставаясь как бы в тени более именитых коллег – его пьесы и сказки не подходили ни под какие шаблоны советской литературы, а сатира и юмор всегда вызывали опасения у властей.

Настоящее всемирное признание пришло к Шварцу уже посмертно – тогда, когда он стал, возможно, одним из самых известных и признанных драматургов России и мира, чьи пьесы стали визитной карточкой множества российских и зарубежных театров. Гениальность Шварца при его жизни вряд ли понимал в полной мере кто-либо, кроме Николая Акимова, который в большой степени заполнил репертуар своего театра постановками пьес Шварца, называя его «нашим Перро» и «нашими братьями Гримм». Впрочем, сказки Перро, братьев Гримм и Андерсена всегда были лишь отправной точкой для Шварца, фантазия которого уводила читателя гораздо дальше известных сюжетов.

* * *

Друзья и коллеги Евгения Львовича постепенно писали о нем воспоминания, желая сохранить его образ в памяти последующих поколений. Первая книга его памяти «Мы знали Евгения Шварца» вышла в издательстве «Искусство» в 1966 году и включила воспоминания множества близко знавших его людей. В 1972 году в Берлине вышел новый сборник воспоминаний «Евгений Шварц – человек и тень», в который вошли воспоминания о нем не только советских литераторов и режиссеров, но и статьи немецких театроведов с оценкой творчества Шварца и спектаклей, поставленных в Германии по его пьесам. В берлинском сборнике опубликованы фотографии постановок «Дракона» в исполнении актеров акимовского Театра комедии и актеров берлинского театра. В 2014 году первый биограф Шварца Евгений Биневич издал воспоминания о нем в дополненном и расширенном формате.

Множество пьес и сценариев Шварца были экранизированы. Зрители увидели фильмы по таким его произведениям, как «Марья-искусница», «Голый король», «Приключения Гогенштауфена», «Одна ночь», «Снежная королева», «Тень», «Сказка о потерянном времени», «Золушка», «Первоклассница», «Дон Кихот», «Дракон», «Обыкновенное чудо». Некоторые из этих произведений вышли на экраны как в кинематографическом, так и в телевизионном и даже мультипликационном вариантах.

Позднее оказалось, что киносценарии Шварца прекрасно подходят для постановки на сцене, а ряд его пьес вполне возможно превратить в оперетты и мюзиклы. Так, в Чехословакии была поставлена оперетта по «Обыкновенному чуду», а в Польше – мюзикл по пьесе «Тень». «Голый король» стал основой для множества опер: в 1980 году в Алма-Ате была поставлена одноименная опера композитора