привлекали и радовали чистые листы нелинованной писчей бумаги, но в те дни он брал лист бумаги и просто проводил по нему волнистые линии. И всё-таки решение его было непоколебимо. Однажды его послали на почту. На обратном пути, думая о своей будущей профессии, Женя встретил ничем не примечательного парня в картузе. «Захочу и его опишу», – подумал Женя, и чувство восторга перед собственным могуществом вспыхнуло в его душе. Об этом решении своем Женя проговорился только раз маме, после чего оно было спрятано на дне его души рядом с влюбленностью и тоской по приморской жизни. Но он уже не сомневался в том, что будет писателем.

Глава шестая

Реальное училище

Тем временем началась Русско-японская война, которая вскоре вошла в жизнь Жени Шварца и его окружения. Дети стали следить за газетами и собирать картинки с броненосцами. Появился страстный интерес к Японии. Что за люди японцы? Где они живут? Как осмелились они напасть на нас? Женя не сомневался в победе российской армии и удивлялся японскому безрассудству. Взрослые тогда часто говорили о войне и особенно о флоте, у них даже возникла игра. Учителя Жени Константина Карповича Шапошникова они прозвали за его рост и могучие плечи «Броненосец “Ретвизан”», городского архитектора Леонида Ивановича Смирнова называли «Миноносцем» и так далее. В разговорах старших о военных действиях Женя начал замечать оттенок непонятной ему насмешки, хотя не понимал еще ее причину. Однажды он услышал разговор, который задел его. Беатриса Яковлевна призналась Жениной маме, что ей всё же приятно читать редкие сообщения о наших удачах, на что Мария Федоровна резко возразила ей, и Женя вдруг осознал, что его мама радуется поражениям российской армии. Он ужаснулся и постепенно понял, что мама и все взрослые в его окружении были против царя и генералов, а солдат всячески жалели и сочувствовали им.

У Шварцев стало бывать много народа. В отцовском кабинете происходили какие-то собрания, о которых Жене строго-настрого приказано было молчать. Людей, приходящих ко Льву Борисовичу, называли кратко, только по имени: Данило, например. Иногда у Шварцев ночевали проезжающие куда-то незнакомцы. Напротив их дома снимал квартиру отставной генерал Добротин. Седобородый, добродушный, он не спеша шествовал по городскому саду, заходил в магазины. Вечерами генерал сидел на крыльце в кресле и заговаривал иной раз с детьми. Однажды дети показывали друг другу картинки, потом открытки, и генерал рассматривал их вместе с детьми. Женя принес домашний альбом с открытками и, среди прочих, показал всем Карла Маркса, уверенно повторив слова Валиной няньки, сказавшей, что это – еврейский святой. Но генерал поморщился и ответил: «Ничего подобного. Это портрет одного политического деятеля». И тут Женю позвали домой. Он очень удивился тому, что мама с огорченным и строгим лицом напала вдруг на него за то, что он показывал альбом генералу Добротину, не желая ничего объяснять более подробно. Женин отец также был расстроен, и мальчик почувствовал, что та мирная обстановка, в которой они жили в Ахтырях, умерла навеки. Там они бывали в гостях у полицеймейстера, а тут отставной генерал стал врагом.

И вот приблизилась весна 1905 года. Женя пошел держать экзамены в реальное училище. На экзамене по математике Женя не ответил на последний вопрос задачи – не отнял прибыль из общей выручки купца и не узнал, сколько было заплачено за сукно. Поэтому ответ у всех был «девяносто», а у Жени получилось сто. Листы поступающим раздавал и вел экзамен красивый мрачный грузин Чкония. Узнав, что ответ у него неверный, Женя мгновенно упал духом до слабости и замирания внизу живота. До сих пор он не сомневался, что выдержит экзамен, провалиться было слишком страшно – и этот ужас вдруг встал перед Женей. Мама ушла домой, и он остался один, без поддержки и помощи. И Женя решился, несмотря на свой страх перед Чконией, подойти к нему, когда он, в учительской фуражке с кокардой и белым полотняным верхом, шел домой. Женя спросил, сколько ему поставили. Чкония буркнул неразборчиво что-то вроде «четыре», и Женя разом утешился. Он готов был поверить во что угодно, только бы не стоять лицом к лицу со страшной действительностью. Все остальные экзамены прошли отлично. Как объяснили Жене, после осенних испытаний должно состояться заседание педагогического совета и всех, кто сдал экзамены, должны принять в приготовительный класс.

Тем временем он продолжал много читать, и его новым увлечением стала эпоха первобытных людей. Он всегда испытывал одинаковое беспокойство, видя картинки или читая рассказы о тех временах. Беспокойство это было близко к восторгу – Жене казалось, что он как-то родственно связан с тем временем. Поэтому, в частности, он полюбил книгу немецкого писателя Давида Вейнланда «Руламан», которая познакомила Женю с каменным веком, временем, когда пещерный человек вел непрерывную борьбу с хищными зверями. Впоследствии так же полюбил он «Путешествие к центру земли» Жюля Верна.

Как рассказывал Евгений Львович, у них дома никогда не было налаженного удобного быта: Мария Федоровна не умела, да, вероятно, и не хотела его создать. В доме стояла дешевая мебель. На стенах висели открытки. Стол в столовой был накрыт клеенкой. Библиотеки не накопилось, только в кабинете стоял книжный шкаф с медицинскими книжками Льва Борисовича. «У старших, которые попали в Майкоп поневоле, не было, видимо, ощущения, что жизнь уже определилась окончательно, – писал впоследствии Шварц. – Им всё казалось, что живут они тут пока. Отчасти этим объясняется неуютность нашего дома. Но кроме того, слой интеллигенции, к которому принадлежали мы, считал как бы зазорным жить удобно. У Соловьевых жизнь шла налаженнее, хозяйственнее, уютнее, но и у них она была подчеркнуто проста и ненарядна».

К моменту поступления в школу, то есть к девяти годам, Женя был слаб, неловок, часто хворал, но при этом весел, общителен, ненавидел одиночество, искал друзей. Но ни одному другу не выдавал он свои тайные мечты, не жаловался на тайные мучения. Он бегал, и дрался, и мирился, и играл, и читал с невидимым грузом за плечами – и никто не подозревал об этом. Мария Федоровна всё чаще и чаще говорила в присутствии Жени о том, что все матери, пока дети малы, считают их какими-то особенными, а когда дети вырастают, то матери разочаровываются. И Женя беспрекословно соглашался с ней, считал себя никем и ничем, сохраняя при этом несокрушимую уверенность в том, что из него непременно выйдет толк, что он станет писателем. Как он соединял и примирял два этих противоположных убеждения? «А никак, – отвечал Евгений Львович на этот вопрос. – Если я научился чувствовать