улицу. Миновав Хлебную площадь, свернул на Успенскую улицу и тут, ошеломленный увиденным, остановился. Из двери ювелирного магазина кувырком, путаясь в длиннополой рясе, выкатился священнослужитель. За ним вышли двое. Оба в масках, с наганами в руках. Стреляя в воздух, грабители ринулись сквозь поток перепуганных прохожих и скрылись за углом.

Теперь уже было не до комиссии по приемке лошадей. Якин бросился вслед за одним из бандитов. Тот вбежал в распахнутые ворота типографии и в несколько прыжков влетел на второй этаж здания. Кажется, протяни руку — и вот он, грабитель. Но этот вариант не устраивал налетчика. Ни секунды не колеблясь, он прыгнул в окно на улицу, противоположную площади.

Якину ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Бандит только крякнул, когда на его плечи свалился агент УГРО.

Типографские рабочие помогли обезоружить задержанного. В помещении уголовного розыска он назвался Михаилом Ершовым. Безропотно дал обыскать себя, выгружал из карманов золотые цепочки и драгоценные камни. Взгляд Якина остановился на правой четырехпалой кисти Ершова. Не Культяпый ли? Именно за такой физический недостаток получил эту кличку житель Верх-Исетского завода Михаил Осипов, некогда приговоренный к расстрелу, но бежавший из тюрьмы. Позже он сколотил шайку.

Проверка отпечатков пальцев Ершова с дактилоскопической картой Осипова подтвердила догадку Георгия Якина.

Вскоре Екатеринбургский угрозыск арестовал «Марусю», братьев «Назариков», «Хитроглазого» и других сподвижников этого опасного преступника.

...Другой сотрудник УГРО тридцатых годов — Георгий Васильевич Горохов. Он с гордостью называет себя учеником Александра Ивановича Кандазали. Что ж, ученик оказался наиспособнейшим. Начальником уголовного розыска Свердловской области он работал с 1925 по 1937 год, затем был советником милиции в Монголии, заместителем министра внутренних дел Татарской АССР, начальником уголовного розыска Главного управления МВД СССР. Сейчас он комиссар милиции третьего ранга в отставке.

Наган без шомпола

Зима на Урале в 1930 году выдалась снежной. Сугробы добрались до верхних наличников приземистых изб, огромными козырьками нависли над дощатыми заплотами. Снег убирали только на центральной улице, на остальных он наслаивался от снегопада к снегопаду, утрамбовывался ветром и временем.

Было тихо. Месяц блестками высветил сугробы, санную дорогу, натертую конскими яблоками. Освеженные морозцем, Гриня и Семен Семенович направились к Харитоновскому саду, где в жарко натопленном ларьке знакомый мужик торговал бутылочным пивом и даже — только тайком — крепчайшим самогоном.

...Свердловский окружной уголовный розыск размещался в двухэтажном ветхом здании, которое стояло на том самом месте, где теперь расположился Центральный почтамт. Сотрудники угрозыска жили по соседству, а точнее, во флигеле этого же нелепого надворья, унаследованного от дореволюционного присутственного места. Поэтому, а может и по другой причине, в частности от переизбытка работы, инспекторы и агенты УГРО засиживались в своих кабинетах далеко за полночь. Не составлял исключения и этот субботний вечер.

В кабинете заместителя начальника отдела уголовного розыска Георгия Горохова собралось человек пять. Под потолком плавал табачный дым.

— Что будем делать? — спрашивал Горохов, поглядывая сквозь очки на товарищей.

— А что делать... И так не знаем, когда досыта спали. Конная милиция патрулирует. Сторожей проинструктировали. Коммунистов на Верх-Исетском заводе, на макаронной и в депо, которые оружие имеют, предупредили.

— Но грабежи не прекращаются. Вчера извозчика убили, тулуп сняли. Третьего дня директора клуба до полусмерти избили. Сорок метров плюша для занавеса нес — отняли. А труп — на торфянике? Может, одна шайка действует, а мы ушами хлопаем.

— Похоже, что не наши мазурики, — согласился Лобастов, — своих всех перетрясли.

Народный следователь Смагин, рабочий кабинет которого располагался в здании УГРО, бросив копаться в пухлых папках, пришел сюда же. Его появление внесло некоторое оживление.

В то время надзор за работой милиции осуществляли не органы прокуратуры, а народные следователи, и потому Смагин представлял некое официальное лицо, с которым надо бы держаться настороженно. Но к этому сорокалетнему, начинающему лысеть, добряку работники сыска были расположены наилучшим образом. Агент Миша Лобастов встретил его вопросом, который задается Смагину регулярно в течение нескольких месяцев:

— Ну как, Пантелеймон Петрович, ваш щенок все еще потеет?

Хохот колыхнул волны табачного дыма. Смагин смущенно улыбнулся.

Пантелеймон Петрович уже давно вынашивал мечту приобрести щенка служебно-розыскной собаки и, обнадеженный начальником угрозыска Скорняковым, с нетерпением ждал, когда в питомнике появится потомство. Наконец его мечта сбылась. Смагин пестовал щенка, как ребенка. Со знакомыми и малознакомыми следователь говорил только о нем. Однажды, войдя в кабинет Горохова, Смагин в присутствии других сотрудников розыска восхищенно сказал:

— И что за неугомонный щенок! Знаете, сегодня он так набегался, что даже вспотел.

Под неучтивый хохот собравшихся Миша Лобастов разъяснил ему, что собака — та самая скотина, у которой кожа не имеет пор, а значит и потеть не может.

...Не успело улечься веселье уставших за день людей, как в дверях появился дежурный. Прямо с порога он выложил:

— Георгий Васильевич, только что поступило сообщение. На углу Восточной и Первомайской совершено убийство. Стрелявший в прохожего задержан.

Горохов накинул шинель, коротко бросил:

— Лобастов, Смагин — со мной!

...Из дома напротив выбежал раздетый парень лет двадцати.

— Товарищ начальник, бандита мы с Федькой, братаном, поймали. У нас он, связанный.

Горохов и Смагин направились в дом, Лобастов отправился встретить милиционеров из резерва, чтобы наглухо перекрыть место происшествия, осмотр которого решили произвести, когда развиднеется.

Убийца сидел на полу кухни, весь спеленатый вожжами. Длинный, тощий, переломленный, как складной метр, он по-лошадиному раскачивал головой и раздражающе ныл. На давно небритом бескровном лице, чуть пониже правого глаза, взбугрился синяк.

— Да развяжите вы его, — брезгливо распорядился Горохов. — Ну, а теперь рассказывайте, как и что тут произошло.

Младший, тот, что выбегал на улицу, возбужденный своим героизмом, шмыгнул носом, стал рассказывать:

— С брательником ужинать сели. Хлебаем, говорим о всяком. Вдруг — ба-а-бах! Прямо под окнами. Мать честная! Я рожи не успел перекрестить, а тут снова: ба-бах! Федька-то дунул в лампу да к занавеске. Я тоже к стеклу прилип. А чо тут увидишь — заморозило все. Слышали только — протопал кто-то. «Пойдем-ко, — это Федька мне, — кажись, смертоубийство произошло». Оболоклись мы, Федька из ремня дудку такую, вроде пистоля, свернул. Выбегли на улку, туда, сюда головой-то. Глядь, а на дороге человек растянулся, над ним вот этот, верста коломенская, склонился. Федька-то и гаркни: «Стой, стрелять буду!» и дудку из ремня наставляет... Вот так и захватили бандюгу.

— Фамилия? — повернулся Горохов к сидящему на полу.

— Максимов мы. Григорий. А убитый