— свояк мой. Семен Семенычем звать. Гуляев он, официант из ресторана.

— За что кончил-то?

— Бог с вами. Я не убивал.

— Ишь ты, — взорвался младший хозяин дома. — Эвон — руки в кровище. А он — не убивал.

Смагин отстранил парня ладонью.

— Не убивал. Мы за пивом ходили. Туда, к Харитоновскому. Потом я к бабе знакомой зашел. Вышел, а он — на те. Мертвый. А тут эти: «Стой, стрелять буду». Ну, думаю, и моя смертынька пришла. Вздел руки.

— Где оружие? — прикрикнул Смагин.

— Не было у меня никакого оружия. Не убивал я.

— Н-ну, дядька, опять за рыбу деньги. Чего упрямиться-то?

Задержанный застонал, замотал головой. Горохов, внимательно разглядывая его, положил руку на плечо Смагина:

— Не горячись, Петрович. Утро вечера мудренее. Разберемся.

А в чем разбираться? При обыске на квартире Григория Максимова нашли кобуру от нагана и записку убитого к жене Григория: «Палаша, свет мой, не надо покуда встречаться. Гришка твой совсем озверел, некультурность свою проявляет...»

Пелагея не запиралась:

— Письмо от Семена Семеновича. Вчера передал.

— Давно вы с ним это...

— Любовь-то? Давно. Еще на вечерках миловались, пожениться хотели. Сестрица старшая отбила, а я со зла за Гриньку, оглоблю эту сухостойную...

— Муж знал о ваших интимных связях?

— Каких это интимных? Про любовь? Навроде бы. За волосья меня по пьяну-то сколь разов таскал.

— Вчера вечером, когда пил с Семеном, что говорил? Угрожал?

— Ругались. Гринька голову грозился ему отрубить.

— Свое обещание он выполнил — застрелил Семена Гуляева.

Глаза Пелагеи расширились, миловидное лицо со вздернутым носом враз подурнело. Она истерично закричала:

— Сене-ечка, голубок мой!

Смагин досадливо поморщился, плюнул под печку.

В избу вошел Лобастов. Вот что он доложил.

Хозяин ларька подтверждает, что двое мужчин часов в семь вечера купили шесть бутылок пива. По приметам — эти самые. Женщина, к которой заходил задержанный, говорит, что Григорий пробыл у нее минут десять. Были гости, он не остался, только выпил стопку водки.

На месте происшествия найден шомпол от револьвера системы «Наган». Кошелку с пивом и оружие найти не могли.

Сотрудники угрозыска сидели в жарко натопленной горнице храбрых братьев. Горохов расстегнул воротник гимнастерки, спросил у Смагина:

— Что скажешь, Пантелеймон Петрович?

— Тут и говорить нечего. В таких сугробах не только наган да кошелку, дровни вместе с лошадью закопать можно. Эвон сколь намело. Он гробанул жинкиного любовника, больше некому.

— Вроде бы и так и вроде бы не так, Петрович.

— Кто же тогда?

— А если опять те, кто директора клуба ограбил, кто труп на торфянике оставил, кто с извозчиком разделался? Те тоже из нагана убитые.

Смагин отрицательно покачал головой:

— Братья говорят, что одеться и выскочить на улицу им понадобилось три-четыре минуты. За это время преступники не могли скрыться. Их бы увидели. Увидели же братья Григория Максимова...

Михаил Лобастов переминался с ноги на ногу.

— Что, Миша, — обратился к нему Смагин, — что-то сказать хочешь?

— Чуть было не забыл. Соседка Максимова показывает, что однажды он пьяный за ней с наганом бегал.

— Вот видите, — развел руками Смагин.

Горохов вышел на кухню, где на лавке около рукомойника сидел под охраной милиционера вконец раскисший Гриня.

— Послушай, Максимов, говоришь, не стрелял? А из чего ты соседку грозился прикончить, когда бегал за ней?

— Она ж дура. Я ее кобурой пугал. Я в охране работал. Там и стащил кобуру обувь ремонтировать.

— Ладно, все проверим, Максимов... Ну, а вы, братья, сядьте на те места, где сидели, и делайте все, что делали, когда услышали выстрел. Это называется следственным экспериментом. Ты, Миша, — обратился к Лобастову, — выйди на улицу и сыграй роль предполагаемого убийцы: вырви кошелку из рук убитого и попытайся скрыться за угол Восточной.

На одевание и свертывание ремня трубкой ушло восемь минут. К тому же старший из братьев признался, что у калитки долго топтались — боязно было. Ясно, что преступники за это время могли не только добежать до угла, но даже пересечь Восточную и скрыться за железнодорожной насыпью.

— Что ж из этого? — слабо сопротивлялся Смагин.

— А то, что истинные убийцы успели скрыться, а Максимов, угостившись на дармовщину, пришел к месту убийства в тот момент, когда братья все же решились покинуть двор. Его-то они и схватили.

Вернулся Миша Лобастов, щелкнул крышкой карманных часов:

— За три минуты управился. А за пять я бы еще квартал отмахал. А потом вот, — и он подал Смагину рукавицу. — Вторая-то на убитом. А эту, видно, сдернули, когда кошелку вырвали. За углом подобрал.

— Вот и еще деталь в защиту Максимова. Ни выронить, ни бросить ее на Восточной он не мог, поскольку там не был.

— Да-а, задал нам официант работы, — отозвался Смагин.

Поздно вечером собрались у начальника уголовного розыска Луппы Ксенофонтовича Скорнякова. Тот выслушал доклад Горохова и сказал:

— Вижу, Георгий Васильевич, тумана много. Но что же сделано, чтобы его развеять?

— По существу, пока ничего. Отрабатывали эту, наиболее вероятную, версию.

— Придется, видно, заняться еще одной. По-моему, что-то есть. Послушаем Федора Худышкина.

Агент Федор Худышкин специализировался на притонах, которые, как поганые грибы, заполнили в период нэпа окраинные кварталы города. Заселенные мелкими жуликами, карманниками, спекулянтами и мошенниками, они давали порой приют и хищникам покрупнее. Сейчас Худышкин сидел около стола Скорнякова и, попинывая лежащий на полу мешок, загадочно подмигивал своему приятелю Мише Лобастову.

— Сегодня я брал с поличным Гапку Покидову, известную спекулянтку. Изъял сорок метров плюша и вот эту сумку. Не ее ли вы ищете? — Худышкин вытащил из мешка лыковую плетенку.

Миша Лобастов рванулся с места. Горохов остановил его:

— Не кипятись, Миша. Откуда она у Гапки Покидовой?

— Говорит, квартиранты дали. И плюш тоже. Я заходил в больницу к директору клуба. Он признал своей эту штуку материи.

— Значит... Ну-ка, Миша, давай сюда ревнивца Максимова.

Лобастов кинулся в дверь, дробью ссыпался по лестнице в арестное помещение. После темной камеры Максимов щурился от света, глуповато хлопал голыми веками.

— Это не ваша сумка?

Максимов вытаращился, схватил плетенку руками, заглянул внутрь.

— А где же пиво?

В комнате захохотали.

— Ишь, чего захотел. Может, тебе и воблу заодно?

Максимова увели. Скорняков повернулся к Худышкину:

— Ведь ты, пожалуй, задержанием Гапки