Мне раз за разом приходится принимать объективно непростые решения. В голове все сливается: воспоминания, лица, клятвы, дед, Па, мама, Ренцо, отец Руджеро. Единственный голос, который я хочу слушать, – мой собственный, хватит с меня этой полифонии. Нужно сосредоточиться и восстановить равновесие. Больше никакого влияния извне: очевидно же, что мир за пределами моей головы прекрасно проживет и без меня.

Там, во внешнем мире, сходит с конвейера полноприводной «Фиат-панда». Умирает Берлингуэр[9], в конце концов показавшийся мне отличным парнем. А коммунистическая партия впервые обгоняет христианских демократов, хотя я уже несколько лет как бросил голосовать. Мир движется, я – нет. У меня лишь застой, уныние и фатализм.

Дома я изо всех сил пытаюсь воскресить былое магнетическое взаимопонимание с детьми. Для Марко я чужой, и даже когда все мы валяемся в одной постели, он не хочет, чтобы я его обнимал. Ему исполнилось шесть, и олеандр возле дома ему, наверное, роднее моей физиономии. Франческо почти десять. С ним в чем-то проще, но в целом тоже тяжело.

По ночам я сплю плохо, постоянно просыпаюсь. Как-то мне снится тот самый сон-откровение, в ходе которого голова распутывает хаотичный клубок мыслей, связывает и обрабатывает факты, а после выдает идеальное решение всех проблем. Во сне я богат, даже чертовски богат, и веду двойную жизнь. Согласен, звучит как классический бульварный романчик. Днем я руковожу компанией с доброй сотней подчиненных, а по ночам, переодевшись в замызганную одежду бомжа, ночую на вокзале вместе с другими отверженными. Там я завожу друзей, втираюсь к ним в доверие, прошу рассказать, как и, главное, по чьей вине они очутились на улице. Выяснив имя мучителя, я подбираюсь к этому человеку, устраиваю всякие засады, прослушку, слежу за ним денно и нощно. Дальше какой-то сумбур, но в конце концов настает решающий день, когда я выношу свой вердикт. Я судья и палач в одном лице. Если предполагаемый мучитель будет оправдан – что ж, на том и покончим. Но если он будет осужден, последует возмездие. Я разорю его, оставлю ни с чем, вышвырну на улицу, чтобы он испытал то же, что и его жертвы.

Во сне я предстаю этаким карающим героем, исправляющим участь несправедливо обиженных. Даже облик себе выбрал и имя: Капитан Справедливо-распределяющий-неправомерно-возложенную-ответственность. Ладно, имечко так себе, надо будет потом над ним поработать. Должен сказать, однако, что сон этот действует на меня успокаивающе, так что к фантазиям своего подсознания я решаю отнестись серьезно.

У меня и в мыслях нет проучить всех и каждого – только тех, кто этого заслуживает. Отныне я судья и палач. Идея обретает форму, цель постепенно становится яснее. Дома считают, что я устроился торговым агентом, поэтому я могу без лишних вопросов уйти в понедельник утром и не возвращаться до вечера пятницы. Так что у меня полно времени, чтобы пораскинуть мозгами и сделать первые гигантские шаги в выбранном направлении.

Привычки тоже меняются. Я постоянно слушаю музыку, чего раньше не делал, а теперь она меня прямо-таки завораживает. Я даже купил один из этих плееров с крепежом на пояс. И наушники всегда в ушах. В поиске новых идей мой разум повсюду выпускает свои щупальца. Я без конца слушаю альбом Де Андре «История служащего»[10]. Особенно мне нравится песня «Бомбометатель» – она о парне, который с помощью тротила берет правосудие в свои руки. Сейчас я вижу себя именно таким, а потом, лет через пять, возможно, стану богатым, уважаемым и смогу одним махом отомстить за всех бедолаг сразу.

У меня есть план. И совсем скоро я начну изо дня в день претворять его в жизнь.

8 ноября 1984 года начинается моя новая жизнь.

С утра я хриплю, какофоническое бульканье в грудной клетке вступает в диссонанс с горлом, издающим лишь сдавленное сипение. По правде сказать, я по утрам не слишком разговорчив, даже доброго утра детям редко желаю. Тяжкие последствия тюрьмы: видно, тамошняя сырость подкосила мое здоровье. Иду в ванную, гляжусь в зеркало – и прямо-таки преображаюсь на глазах. Мое лицо не хмурое, как у Па, когда он спешил на графские угодья. Нет, нынче утром я и в самом деле прекрасно выгляжу. Настоящий красавчик. В жизни таким не бывал. На пару секунд выскакиваю из дома прямо в пижаме. На мороз. Помогает проснуться, бодрит. Холод лучше кофе, разве что давление чуть понижает.

Вот уже полгода я каждый будний день сажусь в машину и уезжаю в какой-нибудь крупный город. Выбираю ресторан получше, в самом центре, рядом с шикарными домами местных богачей. Высматриваю какого-нибудь коммерсанта, запоминаю приметы. И начинаю следить за ним, дней по десять, даже пятнадцать. Отныне он у меня «под следствием»: я хочу понять, кто он, как живет, как себя ведет. Если посчитаю виновным, то дожидаюсь подходящего момента и граблю его. Без насилия, без оружия – все по заповедям. И шанс подворачивается всегда.

Чтобы выбрать город, я просто закрываю глаза и бросаю на карту монетку. Потом открываю глаза и читаю название. Бергамо? Что ж, пусть будет так. Поехали.

Поиски нужного человека занимают дня три. Вот он выходит из борделя, замаскированного под хостел, неподалеку от парка Суарди, что между бывшими казармами на виа Сан-Джованни и бастионом делла Фара. Дома терпимости в Италии вне закона, но здесь по-прежнему самые низкие тарифы в Европе. Этот тип смахивает на таксу, пиджак дорогой, но мятый, будто он в нем спал. Деталь, подтолкнувшая меня выбрать именно его, – часы «Омега Ля Мажик». Такие носил Тони Монтана (Аль Пачино) в фильме «Лицо со шрамом». Элегантные, дорогие, в плоском корпусе – они не станут топорщить манжету рубашки, как бывает у нуворишей, которые одним неловким движением выставляют свой банковский счет на всеобщее обозрение. Иными словами, не столь кричащие, как классический «Ролекс», а для истинных ценителей с большими деньгами. Еще у него есть дом на Пьяцца Веккья, в историческом центре города, и BMW M1 – баварский шедевр цены невероятной.

Я три недели хожу за ним как привязанный: выслеживаю, изучаю, вынюхиваю и наконец решаю действовать. Теперь я с первого взгляда вижу, почистил ли он зубы, прежде чем выйти из дома. Я знаю, когда он меняет нижнее белье, как часто ошибается дверью и в какие дни заставляет женушку скучать в одиночестве, потому что сам в это время навещает других квазижен, требующих почасовой оплаты. А по пятницам этот тип уезжает в Милан и возвращается домой глубокой ночью.

Мне видится сразу несколько способов перехватить дипломат, который он сжимает в руке, торопясь домой. Я еду за ним в Милан, это 53 километра по шоссе. В Милане едва не теряю его на светофорах: дав по газам, он проходит три подряд на желтый и на последнем отрывается, а я за ним пристроиться не могу, слишком элементарная была бы ошибка. Нагоняю лишь два светофора спустя, вырвавшись на оперативный простор между двумя пролетарскими кварталами. Держусь в пределах видимости, между нами всего пара машин. Добравшись до центра, он оставляет BMW в гараже на углу Пьяцца Фонтана и виа Сан-Клементе. Я долго ищу, где бы припарковать свою «Ауди-B2» цвета серый металлик, уже старенькую и потому легко теряющуюся среди прочих драндулетов. Потом бросаюсь вдогонку и издалека успеваю заметить, как он привычным шагом входит в большое здание на виа Чезаре Беккариа. Все-таки слежка – весьма утомительное занятие.

Околачиваюсь поблизости, время от времени меняю точку, но со входа глаз не спускаю. Сижу в баре за глянцевой стойкой, прямо напротив меня на стене висит пожелтевшая газетная вырезка. Это первая полоса «Коррьере» со статьей о кровавом теракте, случившемся буквально в нескольких шагах отсюда, на Пьяцца Фонтана. 12 декабря 1969 года, когда здесь взорвалась бомба, мне было семнадцать. Никогда не забуду, как чуть не подавился спагетти с чесноком, когда увидел новости по телевизору. Отчетливо помню потрясение – мое собственное и отразившееся на лицах окружающих.

Выпив кофе, возвращаюсь на улицу и сразу окунаюсь в облако сигаретного дыма. На крохотном пятачке столпились