спичками из ресторана, в котором Тони работал. Поначалу он все отрицал, но затем перестал отпираться и признал вину во всех совершенных убийствах. Его приговорили к трем пожизненным срокам тюремного заключения с правом подачи прошения об условно-досрочном освобождении не менее чем через двадцать лет. Сейчас такое решение суда показалось бы слишком мягким – Тони, скорее всего, получил бы пожизненный срок без какого-либо шанса выйти на свободу условно-досрочно.

Далеко не на всех сеансах удается добиться от пациента подобных признаний. В большинстве случаев на них не происходит ничего необычного. Мы с пациентами сидим друг напротив друга, беседуем, то есть поочередно то говорим, то слушаем, вместе анализируя те или иные мысли. Мы с Тони не стали больше возвращаться к теме убийств, но еще не раз говорили о его кошмарах, которые по-прежнему продолжались. Во время одного из сеансов он с горечью пожаловался мне, что пациент в соседней палате обратился к персоналу больницы и заявил, что это он, Тони, кричит по ночам. Это расстроило моего пациента. Он вступил в конфликт с человеком из соседней палаты и обвинил его во лжи. Возник скандал, который продолжался до тех пор, пока санитар Тони, Джейми, не вмешался и не сказал, что прав пациент из соседней палаты и что это его подопечный, Тони, издает крики в ночное время. Тони был просто поражен – он не мог поверить в то, что услышал. Но ему и в голову не могло прийти, что Джейми станет лгать. Тони сказал мне, что «все это просто не укладывалось у него в голове», но спорить больше не стал. Я же отметила для себя, что Тони смог стерпеть то, что его санитар сказал нечто, показавшееся ему неприятным. На мой взгляд, это могло свидетельствовать, что лечение дает эффект. Я решила, что Джейми почувствовал и поступил, исходя именно из этого, – и не ошибся. Тони я сказала, что извлекла немало пользы для себя из бесед с санитаром. У меня сложилось впечатление, что Тони нравилось, что мы с Джейми взаимодействуем, – словно супруги, которые постоянно думают о ребенке и заботятся о нем.

Взаимодействие между Тони и Джейми дало возможность оценить, как пациент воспринимает окружающую действительность, когда пребывает в подавленном состоянии. Я объяснила Тони, что у человека, находящегося в сложной ситуации, сознание может отключаться и мы можем приписывать собственные качества или действия, которые нам не нравятся, другим людям. Отталкиваясь от этой идеи, я поинтересовалась у пациента, что именно кричал человек из соседней палаты, когда не давал ему спать по ночам. Можно ли было расслышать какие-то слова?

– Когда он кричит, то зовет на помощь – снова и снова.

Не стоило говорить об этом Тони на данном этапе лечения, но мне пришло в голову, что зовущий на помощь человек может быть фрагментом воспоминаний Тони о том, как издает последние отчаянные вопли одна из его жертв. Поэтому я спросила, не может ли оказаться, что на помощь звал сам Тони, разбуженный кошмарным сновидением. Лицо моего пациента помрачнело, он ничего не ответил. Я не могла сказать, готов ли он перестать обвинять в ночных криках кого-то другого. Но он не выразил несогласия со мной, и я продолжила развивать свою мысль, говоря, что, возможно, «человек в соседней палате» выкрикивал нечто такое, что сам Тони не мог выразить, а именно просил о помощи от его, Тони, имени. В ответ Тони закрыл лицо ладонями и, заглушая собственные слова, невнятно пробормотал:

– Нет… Я не хочу… Не могу быть таким слабым.

Я мягко заметила, что понимаю его нежелание быть уязвимым, но напомнила, что ведь он сам просил о лечении.

– Это ведь просьба о помощи, верно?

Тони что-то проворчал, но не стал со мной спорить. Я пояснила, что говорю об этом, так как считаю, что какая-то часть его сознания готова быть уязвимой и более того, стремится к этому. После этих слов Тони поднял голову и посмотрел мне в глаза. Я не отвела взгляд, понимая, что в нашем общении наступил важный поворотный пункт.

– Тони, я считаю, что вы достаточно храбрый человек, чтобы встретиться лицом к лицу с чем-то в самом деле трудным и тяжелым.

– Вовсе я не храбрый.

Голос у Тони дрогнул, но он продолжал поддерживать со мной зрительный контакт.

– Вы правда так думаете? Ну а я считаю вас храбрым. Нужно мужество, чтобы вспоминать о совершенном в прошлом насилии, думать о нем и разговаривать со мной о вещах, которые вас расстраивают. Вы боитесь только в ваших кошмарах. А здесь вы продемонстрировали настоящее мужество.

Эти мои слова дошли до пациента, возможно, не сразу, а в течение нескольких последующих недель, и он перестал жаловаться на то, что какой-то мужчина в соседней палате кричит по ночам. Постепенно, после многих месяцев бесед о его уязвимости, душевной боли и страхах, кошмары перестали его мучить, и он перестал беспокоить больничный персонал по ночам. Медсестры и санитары были довольны достигнутым им прогрессом, как и я. Другие врачи стали сообщать, что симптомы депрессии у Тони тоже стали менее выраженными. Я не представляла себе, к каким результатам может привести лечение, когда примерно восемнадцать месяцев назад мы с ним только начинали наши сеансы, поэтому была весьма удовлетворена тем, что его состояние улучшилось. Мои коллеги сочли, что Тони готов к тому, чтобы вернуться в тюрьму и продолжать отбывать свой срок, и я согласилась с их решением. Тони тоже не возражал, и мы с ним начали готовиться к окончанию нашей совместной работы.

Я вспомнила свои былые сомнения, что есть какой-то смысл заниматься лечением Тони, и о том, что некоторые коллеги разделяли мою точку зрения. Тогда я не представляла, каким будет прогресс и итоговый результат наших с Тони сеансов. Этот опыт, который я приобрела в самом начале медицинской карьеры, научил меня, что если люди, независимо от прошлого, проявляют интерес к тому, что происходит в их сознании, существует шанс на то, что в царящем там хаосе удастся найти смысл. Тони, в свою очередь, научился противостоять болезненным мыслям и эмоциям, даже когда бывало очень трудно, и в будущем это должно было помочь ему справляться со сложными ситуациями. Я была удовлетворена, как любой врач, когда его пациенту предлагают лечение и оно меняет ситуацию к лучшему. И еще я поняла кое-что важное о долговременной терапии – ведь в ходе лечения Тони мне доводилось делать ошибки, как в тот раз, когда я весьма некстати, говоря о его отце, употребила выражение «агрессивное поведение». Мне стало ясно: даже тогда, когда кажется, что