другим членам медперсонала и что произойдет после этого: мне придется рассказать о том, что я узнала от своего пациента, полиции. Когда я сказала, что Тони также придется побеседовать с адвокатом, он спросил:

– А можно мне поговорить с ним в вашем присутствии?

Я посмотрела на своего пациента – человека, который хотел общаться и был способен испытывать глубокие чувства. И невольно подумала о том, как далеко он ушел от того образа безжалостного и бесчувственного убийцы, которым его считали прежде. И еще о том, как сеансы с ним научили меня контролировать собственные чувства – это, как оказалось, было чрезвычайно важно для моей работы. Я испытывала по отношению к нему совершенно искренние сочувствие и уважение за его честность – и одновременно помнила о том стремлении к насилию и разрушению, которое таилось в его сознании, и о трагедиях смертей, которые стали делом его рук.

– Конечно, – сказала я. – Давайте поговорим с ним вместе.

Габриэль

«Сегодня был арестован мужчина, устроивший поножовщину в кафе на севере Лондона. Это было явно ничем не спровоцированное нападение. Его жертва находится в критическом состоянии, врачи борются за жизнь пострадавшего. Наш репортер поговорил с миссис Экс, которая стала свидетелем преступления по дороге на работу: «Я была в шоке… нет, серьезно, этот тип появился буквально из ниоткуда со своим огромным ножом… Просто ужасно, что в нашу страну позволяют въезжать всем этим ненормальным иммигрантам, которые потом нападают на невинных людей…»

Наверное, в этот момент многие выключили радиоприемники, неприятно пораженные либо самим преступлением, либо неприкрытым, подсознательным расизмом, который легко читался в словах женщины. Что же касается меня, то я сразу же подумала о мужчине, который порезал кого-то ножом, и о том, отправят ли его впоследствии в ту больницу, где я являлась штатным сотрудником, – нам часто приходилось работать с теми, кто совершил преступление в Лондоне.

Можно не сомневаться, если бы дело происходило несколькими годами позже, у меня была бы возможность узнать больше о событиях, ставших темой для репортажа об «этом ненормальном», мужчине по имени Габриэль, когда он и в самом деле появился в Бродмуре. Получив на руки сопроводительные документы, но еще не отправившись знакомиться с пациентом, я пошла в архив, чтобы получить о нем больше информации. К сожалению, материалов о нем по его прибытии оказалось очень мало – по крайней мере, никаких базовых данных не имелось, в том числе семейной истории, которая могла бы дать ключ к лучшему пониманию его дальнейшей жизни. Отыскав в сопроводительных документах фото пациента, я поднесла его к свету, разглядывая длинное, узкое лицо, тонкие черты, сутулые плечи, худощавую фигуру. На фото Габриэль хмурился, в его глазах, устремленных в объектив, и во всем лице читалось выражение настороженности. Мне показалось, что я увидела в них страх.

В отчетах по крайней мере имелиcь копии медицинских заключений и показаний специалистов, данных в суде. Среди них, в частности, оказалось несколько экспертных заключений психиатров, подтверждающих, что в момент совершенного нападения Габриэль был серьезно психически болен. Во время судебного процесса эксперты, привлеченные как защитой, так и обвинением, обнаружили у подсудимого признаки устойчивого искаженного, параноидального восприятия реальной действительности, свидетельствующего о психическом заболевании. Хотя большинство людей, страдающих подобными душевными недугами, обычно никому не причиняют вреда, в случае с Габриэлем эти симптомы усилили риск насилия с его стороны по отношению к другим [18]. К счастью, человек, ставший жертвой нападения, остался в живых. Против Габриэля было выдвинуто обвинение в покушении на убийство, однако Королевская прокурорская служба дала понять, что не будет возражать против переквалификации на более мягкую статью. Поскольку изначально Габриэль заявил, что его действия были самообороной, его в итоге уговорили признать себя виновным в нанесении тяжких телесных повреждений (ТТП). Вынося приговор, суд, исходя из рекомендаций экспертов-психиатров, постановил, что Габриэль должен быть направлен на лечение в психиатрическую больницу с усиленным режимом безопасности. По иронии судьбы Габриэль выиграл в своеобразной лотерее, так как это решение давало ему возможность получить специализированную психиатрическую и психотерапевтическую помощь, которая была практически недоступна для его жертвы и свидетелей преступления, шокированных увиденным. Собственно, и он, скорее всего, ее не получил бы до преступления – или вообще никогда, если бы его не совершил.

Как и у многих других пациентов, определенных после ареста в соответствии с законодательством в заведение для душевнобольных, срок пребывания Габриэля в больнице был «неопределенным». Он зависел от процесса выздоровления и профессиональных мнений врачей по поводу того, представляет ли он по-прежнему угрозу для окружающих. При этом любое решение по поводу его освобождения должно было утверждаться Министерством внутренних дел (теперь этим занимается Министерство юстиции). Сегодня пребывание пациента в психиатрической больнице с усиленным режимом безопасности в среднем составляет около пяти лет. Когда я познакомилась с Габриэлем, этот срок мог быть гораздо более долгим – он вполне мог провести в Бродмурской лечебнице десять лет, а то и больше. Я только что закончила подготовку, получив квалификацию эксперта-консультанта по вопросам психотерапии, и продолжала работать в качестве психиатра-эксперта, в основном давая заключения для судебных отчетов и выполняя некоторые исследования. Кроме того, я подрабатывала в клинике Национальной службы здравоохранения для больных с посттравматическим синдромом, то есть, по сути, делила свое рабочее время между клиникой и Бродмурской больницей. Во многих отношениях это было прекрасное сочетание. В клинике я лечила беженцев из разных стран мира, набираясь опыта, который, кстати, мог пригодиться и в работе с Габриэлем.

В тот период, курсируя между больницей и клиникой, я получила возможность по-новому взглянуть на тот факт, что у большинства пациентов этих медучреждений в той или иной степени присутствовали так называемые посттравматические расстройства. Существует миф, согласно которому жертвы насилия всегда люди боязливые и стеснительные, а те, кто совершает насильственные преступления, – злы, грубы и бесчувственны. Мой же опыт говорит о том, что многие преступники, совершившие противоправные действия, связанные с применением насилия, зачастую стыдятся содеянного и страдают от вызванной этим душевной травмы. В то же время многие жертвы преступлений с трудом сдерживают вполне понятное чувство ярости и желание отомстить. И жертвы преступлений, и преступники нуждаются в том, чтобы их избавили от психологической боли и страданий. Как метко сказал американский философ и священник Ричард Рор, «если мы не трансформируем свою боль, то почти наверняка переадресуем ее кому-то другому»[19].

Среди документов судебного процесса я нашла заявление жертвы Габриэля, в котором излагалась точка зрения, с которой мне крайне редко приходилось сталкиваться. Строки, набранные жирным шрифтом, казалось, вот-вот прожгут бумагу – настолько явственно в них читались чувство