«Я сижу себе, думаю о своем, жду, когда мне принесут кофе. И вдруг этот мелкий черный тип начинает орать на меня, несет какую-то тарабарщину… размахивает здоровенным ножом, а потом подходит ко мне и ни с того ни с сего…» Заявление заканчивалось предположением, что нападавший «должно быть, какой-то долбаный ненормальный». Я просто физически ощущала ошеломление писавшего. Он не случайно выбрал для своего рассказа о случившемся настоящее время – оно словно подчеркивало, какой для него это был ужас, а также тот факт, что он до сих пор еще не пережил это происшествие и для него оно пока не ушло в прошлое. Я вспомнила, что многие мои пациенты в клинике для больных с посттравматическим синдромом изъяснялись именно в настоящем времени, рассказывая о том, что с ними произошло. Среди них были люди, выжившие в авариях, техногенных катастрофах и природных катаклизмах, а также беженцы, которым довелось на себе испытать, что такое грубые нарушения прав человека, и даже подвергавшиеся пыткам. Я искренне надеялась, что помимо лечения телесных ран человек, ставший жертвой Габриэля, получит также помощь в исцелении травм психологических.

* * *

К тому времени, когда меня попросили осмотреть его и побеседовать с ним, Габриэль успел провести много месяцев в нашем отделении интенсивного лечения, куда направляли пациентов, проявлявших агрессию по отношению к другим людям. Это означало, что в основном медики фокусировались на сокращении рисков и угроз, исходящих от пациента. Часть времени он провел в изоляции, что является больничной разновидностью тюремного карцера, который иногда называют штрафным изолятором. Вообще-то полная социальная изоляция для больных, страдающих острыми психическими заболеваниями, не рекомендуется. Один американский судья во время акции в защиту гражданских прав недавно заявил, что изолировать заключенных с психическими отклонениями – это все равно что «лишать астматиков воздуха»[20]. Я изучила данный вопрос и даже сделала на этот счет официальное заявление под присягой, и мне хорошо известно, что здесь нет простых ответов. Использование таких мер, как изоляция, – одна из серьезных этических проблем, которые встают перед профессиональными медиками, работающими в системе правосудия. В Соединенном Королевстве существует официальный надзор за использованием (в том числе необоснованным) такой меры, как изоляция. Этот контроль осуществляют независимые организации, например Говардская лига за тюремную реформу и Независимая тюремная инспекция. Есть подобный контроль и в Европе – им занимается Европейский комитет по предупреждению пыток. В США активно действуют Американский союз защиты гражданских свобод и другие подобные организации. Там по поводу практики изоляции заключенных в тюрьмах усиленного режима идут горячие споры, а влияние такой изоляции на психику человека серьезно изучается [21].

В конце концов, когда с помощью препаратов общий накал паранойи и враждебности Габриэля удалось снизить, его перевели в обычную палату. Однако я понимала, что проявления агрессии и беспокойства с его стороны все еще возможны и что они, скорее всего, будут чередоваться с периодами депрессии и слезливости. Помимо прочего, Габриэль упорно утверждал, что санитары по ночам проникают к нему в палату и насилуют его. Этот же симптом фиксировался у него и во время предварительного заключения в тюрьме, когда он находился под следствием и дожидался суда. Со временем он не исчез, несмотря на лечение с использованием специальных препаратов. Именно из-за этого остаточного параноидального симптома меня и попросили осмотреть Габриэля и провести с ним беседу.

Даже до кардинальных изменений в Национальной службе здравоохранения и последующих долгих лет сокращения ассигнований и все большего урезания возможностей служб психиатрической и психологической помощи в Соединенном Королевстве в штате Бродмурской больницы имелось всего два или три консультанта-психотерапевта плюс небольшая группа психологов, не являвшихся дипломированными специалистами. Когда я познакомилась с Габриэлем, в больнице было около шестисот больных. Медики хорошо знают, что такое безжалостная процедура триажа. Когда по каким-то причинам ресурсы ограниченны, вылечите тех, у кого больше шансов на выздоровление. Тогда, два десятилетия назад, психически больные люди редко попадали в число тех, кому предлагали помощь психотерапевта. Слишком долго считалось, что они воспринимают действительность в искаженном виде, а потому лечить их просто бесполезно. Есть же люди, которые находятся в таком плохом физическом состоянии, что им просто нельзя делать хирургические операции? Так и для психотерапии необходимо, чтобы психологическое состояние пациента позволяло проводить с ним сеансы лечения. К тому же считалось, что не имеющие ничего общего с реальностью навязчивые идеи делают таких людей, как Габриэль, слишком возбудимыми – значит, они не способны спокойно просидеть в комнате с психотерапевтом, в частности со мной, достаточно долгое время, а ведь психотерапевтический сеанс обычно длится час или чуть меньше. Постоянно раздираемый дилеммой «борьба или бегство», Габриэль, возможно, вел себя подобно Офелии в «Гамлете», поведение которой Гертруда определяет следующим образом: та тонула, «как бы не ведая своей беды»[22].

Несмотря на это, ведущий врач-психиатр больницы, наблюдавший Габриэля, захотел проверить собственную теорию в отношении пациента. Он знал, что я работаю еще и в клинике для больных с посттравматическими расстройствами, и изложил мне свою идею. Она состояла в том, что постоянная агрессивность Габриэля и его утверждения, что санитары по ночам его насилуют, могли быть как раз выражением посттравматического синдрома (ПТС). Некоторые диагнозы практически ежедневно упоминаются в беседах по многу раз в виде аббревиатур, и эти сокращения, в отличие от других, никто не расшифровывает, поскольку они вроде бы не требуют разъяснений. Все мы понимаем, что любое по-настоящему страшное событие, пережитое человеком, может дестабилизировать его сознание. Симптомы ПТС хорошо известны – они простираются от повышенной возбудимости до внезапных приступов негативных воспоминаний, кошмаров и бессонницы. Именно они послужили основой для сюжетов многих литературных произведений XX века, кинофильмов и телесериалов. Но описания ПТС можно найти и в текстах Геродота, посвященных битве при Марафоне, и в «Генрихе Четвертом» Шекспира, когда жена Хотспера, беспокоясь за мужа, говорит: «Близ тебя не раз я / сторожила твой тревожный сон / и слышала, как ты о войнах бредил»[23]. Когда-то называвшийся «шоком от контузии» и «нервным истощением в боевых условиях» (во времена Гражданской войны в США существовало более поэтичное выражение – «солдатское сердце»), ПТС как официальный термин был включен в лексикон медиков около сорока лет назад. Это произошло, когда американские исследователи начали обнаруживать характерные хронические симптомы у ветеранов войны во Вьетнаме.

Поскольку мы знали о Габриэле совсем мало, нам было неизвестно, имелся ли у него опыт участия в боевых действиях. Однако данные исследований ясно говорят о том, что ПТС могут испытывать не только люди, побывавшие на войне, но и попавшие в другие экстремальные ситуации: пережившие катастрофы на