Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@gmail.com для удаления материала
Книга "Жизнь и смерть. Самые важные вопросы детской литературы - Ольга Борисовна Бухина", стр. 19
Взрослым – и не только заболевшим – очень трудно говорить с ребенком о болезнях и смерти. Другой важный аспект – реакция самого ребенка, часто выливающаяся в злость от ощущения собственной вины и беспомощности. Злость на маму, что она умирает, злость на самого себя – и помочь не можешь, и в то же время уже так хочется, чтобы все поскорее кончилось, мучиться сил больше нет. «Невыносимо знать, что она умрет. Я хочу, чтобы все прекратилось. Хочу, чтобы всему этому пришел конец!» – восклицает Конор – герой книги Патрика Несса «Голос монстра» (2011)[116]. Конора преследует ночной кошмар – он пытается удержать маму, срывающуюся в пропасть, и в последний момент ослабляет хватку, как бы позволяя ей упасть. Именно так чувствует себя ребенок, у которого умирает мать, а он бессилен ее спасти. Можно хорошо себя вести, не прогуливать уроки, готовить ужин и даже стараться не ссориться с бабушкой, но ничего ведь не изменится. И наоборот, даже если он все переломает и испортит дорогую мебель в бабушкином доме – мама все равно не выздоровеет.
Ощущение беспомощности, которое нередко интерпретируется самим ребенком как вина, является лейтмотивом книги, и пусть даже кто-то из взрослых понимает, каково приходится мальчику, это мало что меняет: с бабушкой Конор не в ладах, отец зачастую далеко, он живет в Америке с новой семьей. Ему, конечно, очень жалко сына, но что же тут поделаешь. Сам Конор не хочет никакой помощи, не хочет жалости. Желание Конора разрушить все вокруг, разорвать все связи – может быть, если эта реальность исчезнет, наступит другая и она будет лучше – воплощается в его встречах с монстром, которого он, как ни странно, почти не боится – чудовище не страшнее его настоящего кошмара. Вдруг монстру – тисовому дереву с целебной корой – удастся излечить маму? Не удается. В конце концов мама все же находит слова для разговора с сыном, признается, что понимает, каково ему сейчас, когда она умирает.
– И если однажды, – сказала она, уже не сдерживая рыданий, – ты обернешься назад и почувствуешь вину за то, что в тебе было столько злости, за то, что ты так сильно злился на меня, что даже говорить со мной не мог, вспомни, Конор, непременно вспомни, что это нормально. Совсем не страшно[117].
И Конору тоже удается сказать маме самое важное:
– Я не хочу тебя терять, – сказал он, и слезы закапали из его глаз, а потом потекли реками.
– Я знаю, мой хороший, – с трудом ответила мама. – Знаю. […]
Он ощущал руки монстра, который его поддерживал.
– Я не хочу тебя терять, – повторил он.
Вот и все, что ему требовалось сказать[118].
Трилогия немецкого автора Финна-Оле Хайнриха «Удивительные приключения Маулины Шмитт» (2013–2014), проиллюстрированная исландской художницей Раун Флигенринг, рассчитана на чуть более юного читателя, хотя оба героя, Конор и Маулина – ровесники, им обоим по тринадцать. Это очень трудный возраст. В книге Хайнриха заболевшая мама почти сразу находит правильные слова, чтобы обсудить ситуацию с дочерью.
Тут мама усмехнулась и сказала, что, наверно, надеялась: если не обращать внимания, болезнь сама собой возьмет и исчезнет. Но нет, не исчезла, и она сильна. Ее очередное возвращение – только вопрос времени. […]
Как прилив и отлив, такая уж это болезнь, – говорит мама. – И не нужно попусту волноваться, возмущаться или прятать голову в песок, это ничему не поможет. Да и лекарства тоже не очень-то помогают. Ничего не помогает, – качает она головой. И глубоко вздыхает. – Ничего нельзя сделать, – мама пожимает плечами. – Ну то есть совсем. Совсем-совсем-совсем ничего-ничего. Одно только можно: принять это. И смириться[119].
Такая вдумчивая и откровенная мама достаточно необычна в детской книжке, и все же Маулина не из тех, кто готов смириться с болезнью матери, как не смирилась она с разводом родителей. Ее обычный ответ на все проблемы – это истошный, дикий МЯВ, то есть чудовищный вопль, от которого «новая квартира обрушится, […] с кустов облетят листья, деревья от крика согнутся до земли, у машин включится сигнализация и треснут стекла»[120]. Но маминому выздоровлению не поможет и самый страшный МЯВ…
Маулина зла на отца – после его развода с мамой она перестала с ним разговаривать, отказывается даже произносить его имя или называть его папой и зовет его «Тот Человек». Она, как и Конор, предоставлена сама себе, и все-таки ей намного легче: у нее есть дедушка, который понимает, насколько ей страшно, до чего беспомощной она себя ощущает. Появляется и друг Пауль, и помощница по дому Людмила, есть приятели из старой школы и две черепахи. И даже собака Пауля. Вот какая разветвленная система поддержки – и она, разумеется, помогает.
Но там, где у Маулины целое море помощников, Конору приходится справляться самому, рассчитывая на помощь разве что монстра. Он, конечно же, стоит всех помощников Маулины – но и ей, и Конору больше всего хочется уничтожить окружающую ее неправильную, несправедливую действительность.
Но иногда внутри что-то скапливается, ищет выхода, и тогда взрыв неизбежен. Иначе все застоится, а потом начнет разрастаться, плесневеть и вонять. Тогда выход один – развести огонь и все сжечь[121].
Маулине больше «повезло»; у нее гораздо быстрее, чем у Конора, возникает взаимопонимание с мамой. На протяжении трех книг их отношения меняются, развиваются, становятся по-настоящему близкими, и скоро они уже начинают понимать друг друга без слов.
«Я рада, что мы столько времени проводим вместе», – не говорю я. «Я тоже», – не говорит мама.
«Буду стараться как можно чаще быть с тобой», – не говорю я. «Знаю. И это здорово!» – не говорит она.
«Очень хочется тебя видеть как можно больше. Пока ты не умерла», – не говорю я[122].
Реальности эти книги не приукрашивают. Понятно, чем в них все заканчивается.
Глава 19
(Не)возможность разговора
Смерть – это только равнины.
Жизнь – холмы, холмы.
Иосиф Бродский.
Холмы
Прямой разговор о смерти