эти шли поспешно. Удалые витязи, особый разряд людей, образовавшийся после завоевания, толпами вызывались в провожатые; число их вскоре возросло до пятисот. С такой силой побег был нетруден, и прибытие в Австразию казалось весьма вероятным. Гонтран Бозе не находил более причин медлить и, вопреки своей клятве, не давая знать королю, объявил Меровигу, что пора подумать об отъезде. Меровиг, слабый и нерешительный, пока его не возбуждали страсти, колебался, когда предстояло отважиться на это опасное предприятие, и снова впал в беспокойство. «Но разве нам неблагоприятны, – спросил его Гонтран, – предсказания гадальщицы?» Юный принц не успокоился и для рассеяния своих печальных предчувствий пожелал справиться с лучшим источником о своем будущем[206].

Тогда существовал способ духовного гадания, запрещенный соборами, но, несмотря на то, употреблявшийся в Галлии самыми умными и просвещенными людьми. Меровиг решился к нему прибегнуть. Он пошел в придел, где стояла гробница Святого Мартина, и положил на гроб три священные книги: Книгу Царств, Псалтырь и Евангелие. Целую ночь молил он Бога и святого исповедника поведать ему то, что сбудется, и может ли он надеяться получить королевство своего отца[207]? После того он целые три дня постился и на четвертый, снова придя к гробнице, раскрыл одну за другой три книги. Сперва он поспешил вопросить Книгу Царств и попал на страницу, в начале которой был следующий стих: «Понеже оставиша Господа Бога своего и прияша боги чуждыя, сего ради наведе на ня Господь зло сие»[208]. Раскрыв Псалтырь, он нашел следующее: «Обаче за льщения их положил еси им злая, низложил еси я, внегда разгордешася. Како быша в запустение!»[209] Наконец, в Евангелии прочел такой стих: «Весте, яко по двою дню Пасха будет и сын человеческий предан будет на распятие»[210]. Тому, кто в каждом из этих слов думал читать ответ самого Бога, нельзя было вообразить ничего зловещее; тут было чем поколебать душу даже посильнее, чем Хильперика сына. Он был словно подавлен под гнетом этой тройной угрозы: измены, погибели и страшной смерти, и долго плакал горючими слезами у гробницы Св. Мартина[211].

Гонтран Бозе, твердо веривший в свое пророчество и притом не видевший никакого повода к опасению собственно за себя, продолжал настаивать. При помощи того, можно сказать, магнетического влияния, которое решительные умы оказывают на слабые и раздражительные характеры, он так хорошо подкрепил бодрость своего юного товарища, что отъезд последовал без всякого отлагательства, и Меровиг сел на коня с видом спокойным и самоуверенным. Зато Гонтрану в это решительное мгновение предстояло испытание другого рода: он разлучался с двумя дочерьми, укрывшимися вместе с ним, страшась опасностей такого дальнего переезда. Несмотря на его глубокий эгоизм и неисправимое коварство, нельзя было сказать, чтобы он совершенно был лишен добрых качеств, и в числе стольких пороков в нем была по крайней мере одна добродетель – отцовская привязанность[212]. Присутствие дочерей его было ему в высочайшей степени драгоценно. Для посещения их, когда они бывали вдали от него, он не колебался жертвовать собою; и, если нужно было предохранить их от какой-либо опасности, он становился задорным и смелым до дерзости. Принужденный оставить их в убежище, неприкосновенность которого король Хильперик в гневе своем мог бы не уважить, Гонтран дал себе слово за ними возвратиться и с этой благой мыслью, единственной, какая могла зародиться в уме его, он переступил заветный предел и поскакал рядом с Меровигом[213].

Обоим беглецам сопутствовали около шестисот всадников, набранных, по всей вероятности, из удальцов и бродяг франков и галлов. Следуя с юга на север, вдоль по левому берегу Луары, они ехали в добром порядке через земли короля Гонтрана. Близ Орлеана они свернули к востоку, дабы не проезжать по королевству Хильперика, и беспрепятственно достигли окрестностей города Оксерра. Но здесь счастье им изменило. Эрн, или Эрноальд, граф этого города, отказался пропустить их – потому ли, что король Хильперик просил его дружеского содействия, или по собственному своему побуждению, желая упрочить мир между обоими королевствами. Отказ этот, кажется, послужил поводом к битве, к которой дружина двух изгнанников была совершенно рассеяна. Меровиг, вероятно, забывший в гневе своем осторожность, попался в руки графа Эрноальда, но Гонтран, всегда умевший ускользнуть, отступил с остатками своего небольшого войска[214].

Не отваживаясь идти к северу, он решился вернуться и достигнуть какого-нибудь аквитанского города, принадлежавшего Австразийскому королевству. Окрестности Тура были для него чрезвычайно опасны; он должен был остерегаться, чтобы слух о его побеге не заставил Хильперика двинуть войска и наполнить город воинами. Но все это благоразумие не устояло перед отцовской любовью. Вместо того чтобы со своей малочисленной и плохо вооруженной толпой обойти город полем, он пошел прямо к базилике Св. Мартина. Она была охраняема, но он ворвался силой и тотчас же вышел, уведя с собой обеих дочерей, которых хотел укрыть в безопасном месте, вне Хильперикова королевства. После такого смелого подвига Гонтран отправился в Пуатье, снова сделавшийся австразийским после победы Муммола. Доехав туда благополучно, он поместил двух своих спутниц в базилику Св. Илария и там их оставил, чтоб посмотреть, что делается в Австразии[215]. Опасаясь вторичного несчастья, он на этот раз сделал длинный объезд и направил путь свой к северу через Лимузен, Оверн и по дороге из Лиона в Мец.

Прежде нежели граф Эрноальд мог известить короля Гонтрана и испросить приказаний его насчет пленника, Меровиг успел уже убежать из заключения. Он скрылся в главной оксеррской церкви, построенной во имя Св. Жерменя, апостола бретонов, и под защитой права неприкосновенности безопасно там водворился, точно так же, как в Туре[216]. Весть о его побеге пришла к королю Гонтрану почти в одно время с известием о его задержании. Этого было более нежели сколько нужно для крайней досады робкому и миролюбивому королю, которого главное старание было отдалять от себя всякие ссоры, какие могли вокруг его возникнуть. Он боялся, чтобы пребывание Меровига в королевстве не вовлекло его в большие хлопоты, и желал одного из двух: или чтобы сыну Хильперика дали свободный пропуск, или содержали его под надежной стражей. Обвиняя Эрноальда в одно и то же время и за излишнее усердие и за оплошность, он немедленно призвал его к себе, и когда граф хотел отвечать и оправдать свое поведение, то король прервал его словами: «Ты задержал того, кого брат мой называет своим врагом; но если намерение твое было твердо, то тебе следовало тотчас же привести пленника ко мне; если же нет, то не