не пришлось сегодня вскакивать на рассвете и тратиться на билет и такси до аэропорта. Сценаристы просто вываливают на нас свои психозы, вызванные пустотой современной жизни – всех этих баров, вечеринок и фуршетов.

Да и ради Бога! Все лучше, чем в свои пятьдесят таскаться в спортзал в надежде отыскать остатки былой мужественности в пакетных программах велотренажеров-приседаний-пилатеса. Лечение травм другими случайными травмами не по мне. Измены, безработица, экзистенциальное нытье, групповые танцы в ритме синхронного колита, спортзалы, переполненные всей этой чушью, провонявшие по́том. Я вижу, как люди радуются тому, что делает их несчастными, как они гордятся своими низкокалорийными победами.

У меня на телевизор, спортзалы, соцсети и прочую ерунду времени нет. Иногда я задумываюсь, неужели и моя жизнь могла бы стать такой. Но нет, это не мой вариант. Уж лучше одному, в крайнем случае – с теми, кому я доверю свой план ограбления, и по возможности – в самом надежном хранилище.

Прогуливаясь в ожидании вечера, я презрительно поглядываю на зеленую тоску Шупстраат: мне, привыкшему к родному Палермо, не хватает его искренней, душевной красоты. Здесь же уличные виды исковерканы истеричными косметическими подтяжками, здания перекроены инструментами новейшей омолаживающей хирургии, ослепительный и холодный свет витрин режет глаза, а забитые электромобилями и скутерами парковки на псевдоимперских проспектах вызывают в памяти эпоху французского колониализма в Индокитае.

В Бельгии биоархитекторы – звезды не хуже футболистов Серии А. Если твой сын – архитектор, ты все равно что породил Тора. Архитекторы повсюду: я начинаю узнавать их в лицо, они вечно летают из одной столицы в другую, проектируя кривые стены, фонтаны, в которых нет воды, или скамейки, на которых невозможно сидеть. Среднестатистический бельгийский архитектор считает, что, добавив на каждую улицу плевок псориазной зелени, может компенсировать усталость от бетона. Самую капельку зелени, брызги зелени, отрыжку зелени – если быть совсем точным. Да в Палермо вокруг любого канализационного люка, заросшего сорняками, зелени больше, чем на хваленых улицах Антверпена!

Я брожу по городу без всякой цели, погрузившись в пустые размышления. Каждый шаг отдается клокотанием в желудке. Плов так и не переварился. А все потому, что нечего жрать всякую дрянь с непроизносимым названием в пригородных забегаловках. Решаю выпить кофе, но мне становится только хуже, и я, стиснув зубы, иду дальше. Нужно держаться, нельзя же пропустить встречу. Пытаясь отвлечься, снова осматриваю огромные витрины, набитые еврейскими украшениями, потом переключаюсь на мысли об архитекторах. Упорное нежелание задерживаться подолгу на одном месте и смотреть на уродливые здания помогает мне идти дальше: хоть на что-то эти бельгийские архитекторы сгодились.

Незнакомец

Сентябрь 2001 года

В кражу века меня втянул абсолютно незнакомый человек. И тем самым изменил всю мою жизнь. В самом деле, кому, как не незнакомцу, вообще под силу изменить нашу жизнь? Так что если я теперь и мотаюсь между Пьемонтом и Бельгией два-три раза в месяц, то исключительно из-за него, из-за Иеремии.

Наша встреча в 2001-м, за два года до операции, вышла как минимум странноватой. Сперва у меня и вовсе сложилось о нем превратное впечатление. Во всяком случае, повод подойти ко мне он выбрал крайне неубедительный:

– Ты меня помнишь?

Смахивает на сценарий какого-нибудь беспонтового teen movie[23]. Банальный и неловкий подкат, за которым следует продолжение:

– Мы встречались в Турине какое-то время назад.

Да уж, откровенный teen movie. Ясно же, что это вранье. Он сам это знает, и я знаю. Поэтому и слушаю. Я удивлен, поскольку выглядит он типичным евреем, но при этом замечательно говорит по-итальянски. «Похоже, ему позарез нужно мне что-то сообщить», – думаю я.

Честно говоря, смысл столь грубого подката становится ясен гораздо позже. Ему ведь и особых усилий прилагать не пришлось. Он точно знал, кто я и чем меня зацепить, так что действовал наверняка. Должно быть, кто-то из Турина ему обо мне рассказал, досконально изложив биографию. Иеремия молод и амбициозен, неудержим и готов на все. Он из тех, кто прислуживает за столами в казино, к его зарплате регулярно добавляются чаевые, но для поддержания привычного образа жизни этого мало. Я разглядываю его: лоб высокий, пальцы узловатые, взгляд воинственный, глаза хитрые.

Пара встреч в ресторане возле синагоги – и вот мы уже не чужие: старательно изучаем друг друга, пока разговор не сворачивает на ограбления. Мы даже делимся друг с другом личным: он упоминает о своих кредитах, о трудностях. Говорит откровенно, будто мы с детства знакомы. Как бы сильно ни отличались наши жизни, общее в них одно – отец: отсутствующий – у него, молчащий – у меня. Оба с рождения задавлены нищетой, но не умеем опускать взгляда, чего бы нам это ни стоило. Обсуждаем жен, детей, деньги. Главным образом – деньги. И ограбления. Это и была его цель, с самого начала. С криминалом он не связан, но за прочими достоинствами определенно просматривается стремление срубить деньжат, причем побольше и побыстрее. Мне кажется, он намного умнее меня. Не поймешь, кто я для него: деловой партнер или очередная курица на убой. Не исключено, впрочем, что и то и другое. Вот потому-то я всегда и работаю один. Жизнь научила не доверять никому. А уж сотрудничать с незнакомцем в мои планы точно не входит.

– Леонардо, мы в тупике, – говорит он мне однажды.

– Кто это мы? – спрашиваю.

Он напирает:

– Погоди, потом объясню. Ты вот что послушай: мы вложили кучу денег в большой, жирный проект, а в итоге сидим на мели. Нам удалось зайти в Алмазный центр, и не один раз, а пару десятков. Пройти первую линию сигнализации. И все, застряли. Торчим так уже несколько месяцев. Полный облом. Чтобы все заработало, нам нужен ты. Хочу представить тебя команде.

– Честное слово, не знаю, чем вам помочь, – отнекиваюсь я. – Я с кражами завязал, долг перед законом выплатил, снова в петлю лезть не хочу.

Все, коротко и ясно.

Но он продолжает давить – например, выкладывает весьма солидную сумму, только чтобы я остался за столом переговоров.

– Давай так: представь, что я от имени некой транснациональной корпорации предлагаю тебе кучу денег буквально за пару пустяков.

Грубо, но убедительно. Ну, пусть излагает, хочу посмотреть, как далеко он зайдет. Пока такое ощущение, будто он считает меня одним из тех консультантов, которые едят исключительно говядину, откормленную лобстерами, и выступают с докладами на конференциях TED[24], а налоги платят на каком-нибудь тихоокеанском островке. Или просто хочет выставить меня дураком. Но когда он предлагает сто тысяч евро за помощь в организации одного небольшого дельца, мне и в самом деле становится любопытно. Я спрашиваю, что должен сделать.

Формулировка предельно четкая:

– Нас интересуют твои навыки, без них нам не обойтись. Но здесь это обсуждать бессмысленно.

Мы встаем из-за стола и едем к нему на квартиру, это минутах в пятнадцати на машине. Войдя в дом, первым делом отключаем телефоны, оборачиваем их фольгой, чтобы блокировать антенны, и откладываем подальше. Это обычная мера предосторожности, даже не слишком параноидальная. Потом Иеремия включает на полную громкость телевизор, и только тогда мы продолжаем разговор. Он подробно объясняет, что у него на уме:

– Вот уже несколько месяцев мы прорабатываем грандиозное ограбление – хотим взять Алмазный центр.

– Ого! – вырывается у меня. Прямо какой-то водопад из зубных фей! Детские и взрослые заветные желания, смешавшись, бьются об утес моего гипоталамуса. Потом все эти крылышки взмахивают в унисон, и мне чудится порыв ветра в столице: раскаленный, сдирающий кожу. Хочется отстраниться. Ну, по крайней мере, проект и в самом деле большой, жирный. Похоже, Иеремия искренне верит в свое начинание – это видно по глазам, по жестам… Но я вскидываю руку, как автостопщики на окружной, и он притормаживает…

– Тамошнее хранилище – самое защищенное в мире. Вы метите слишком высоко, я бы сказал, это просто космос. Я, конечно, послушаю, если хочешь, но сразу могу сказать, что мы только попусту тратим время.

– Твоя реакция понятна. – Иеремия с ходу посылает все мои соображения обратно отправителю и продолжает: – Поверь, мы уже