очень далеко продвинулись, успели придумать, как обойти большинство внешних препятствий. Теперь осталось сосредоточиться всего на нескольких деталях.

– Каких именно? – Я хочу вытащить из него подробности, мне любопытно.

Но он и не таится:

– Нам нужно снять видео внутри хранилища.

Конечно-конечно, ничего необычного. Элементарная задача. Этот юнец либо чокнутый, либо гений.

– И всего-то?

Я спрашиваю, как я должен умудриться снять такое видео. Наседаю на него:

– Это невозможно! Ты ведь и сам понимаешь, правда? Если ты не смог, как справлюсь я?

А он все талдычит, что запросто.

– Но как?

И тут следует ответ, столь же блестящий, сколь и неожиданный:

– Ты и есть решение. Ты расскажешь нам, как это сделать, – заявляет он.

Взрыв хохота. Такая завышенная оценка мне, безусловно, приятна. Должно быть, это последствие баек, в которых мои способности несколько преувеличили.

– Я очень польщен, Иеремия. Но, как мне ни жаль, это невозможно. Там еще минимум пять-шесть различных систем внутренней безопасности.

– Семь, насколько нам известно, – уточняет он. – К сожалению, ничего определенного. Нужно узнать, где именно они находятся и соответствуют ли нашим предположениям. Больше всего нас беспокоит доплеровский радар. Мы точно знаем, что он там есть, но это все.

Я замечаю, что остальные шесть систем должны беспокоить его не меньше: вместе взятые, они непреодолимы.

– Ну, раз ты не хочешь слушать, чего мы уже добились, и не намерен присоединиться к команде, я вынужден вернуться к первоначальному предложению: сто тысяч евро за видео – и на этом наши отношения заканчиваются. Могу объяснить, каким будет план. У тебя же офис на третьем этаже Алмазного центра, так?

– Да, тебе все правильно рассказали. На деньги от грабежей, совершенных, когда мне было тридцать, я открыл в Валенце небольшое дело: довожу до ума неограненные камни и перепродаю ювелирам. Впрочем, ты и сам наверняка это уже знаешь, какой смысл рассказывать… – Я вижу, как после моего признания его глаза загораются.

– Раз у тебя там офис, ты имеешь право на ячейку в хранилище. – Похоже, он абсолютно в этом уверен.

Отвечаю, что не храню здесь таких ценностей, чтобы запрашивать ячейку, хотя, по правде сказать, даже не интересовался этим вопросом.

– Мне кажется, что все не так просто, как ты утверждаешь. – Я пытаюсь пойти ему навстречу. – Предположим на минутку, что мне ее дадут. Однако невыполнимое останется невыполнимым, ведь снять оттуда видео я точно не смогу.

– Разумеется, сможешь. – На сей раз Иеремия совершенно серьезен. – Все, что касается передовых технологий и прочего, я беру на себя. Твоя задача – войти и принести нам видео. После чего мы даем тебе сто тысяч, и сказочке конец.

Я вздыхаю, мне нужна пара дней на раздумья: предложение-то заманчивое.

– Спроси меня через неделю, я дам ответ.

Через неделю мы встречаемся. И я говорю, что сто тысяч евро меня не интересуют.

Подбор команды

Октябрь 2001 года

Я отклоняю предложение Иеремии, потому что мне не нужны сто тысяч евро. Мне нужно кое-что другое. Я хочу большего. Хочу все и сразу. Не ради денег и власти, а чтобы исправить те или иные ошибки мироздания. Стать частью команды – самое логичное решение, если хочешь обмануть судьбу. Просто приносишь ей чек: мол, товар бракованный. И товар этот – я.

С улыбкой сообщаю об этом Иеремии. Тот поглощает канапе с лососем, запивая подобающим количеством просекко. Официанты считают, что у него изысканный вкус. Я же заказываю пиво: в некоторых ресторанах, особенно тех, что для гурманов, стоит только спросить пива, тебя тотчас окатят презрением.

– Ты – недостающий элемент, – уверяет меня Иеремия, не переставая катать под языком розовое месиво. – С тобой круг замкнется.

Он осыпает меня комплиментами, а я чувствую, как лососевый жир, которым наполнено его дыхание, покрывает мое лицо, косметической маской въедаясь в поры: похоже, запасов лосося мне теперь хватит на все грядущие дефициты рыбы.

Жадные заглатывания и щедрые комплименты Иеремия перемежает такими громкими причмокиваниями, что к нам подскакивает официант. Юный ирландец, рыженький, явно из бывших рекламных дизайнеров, со временем выгорел, все бросил, пошел обносить столики, посчитав это занятие менее выматывающим.

– Нет-нет, я тебя не звал, извини…

Официант разворачивается и уходит.

А я бы сейчас от души навернул тарелочку пасты мецце манике с обжаренными до золотистой корочки баклажанами. Но здесь это «мец-це-ма-ни-ке» даже выговорить не могут. Иеремия притащил меня в ресторан с многообещающим, но категорически непроизносимым названием, шик-блеск-красота, ценник, близкий к парадоксальному. В подобных заведениях цены никогда не соответствуют качеству, они нужны только для того, чтобы отпугнуть простых смертных, от которых несет прожиточным минимумом. Парень явно хочет произвести на меня впечатление, правда, необходимости в этом нет.

Покончив с едой, выходим, садимся в его машину. Место в гараже стоит здесь целое состояние. Но Иеремия счастлив. Ведет свою микролитражку сосредоточенно, всем телом подаваясь вперед и почти наваливаясь на руль. Чтобы не уснуть и уравновесить действие просекко, похоже, нехило притормозившего его рефлексы, пытается тараторить:

– До чего же я рад, что ты присоединился к команде!

Повторил эту фразу, наверное, раз десять, но останавливаться не собирается.

Потом ветерок из окна немного приводит его в чувство, и он начинает превозносить своих ребят. Мол, собрал команду из пяти Майклов Джорданов, ужасно всеми ими доволен. Называет три имени – недостающие детали в моей головоломке. В смысле, помимо нас двоих. Имена – это, конечно, громко сказано: прозвища, из соображений безопасности имена здесь не в ходу, так что все сохраняют анонимность.

– Они лучшие, ручаюсь!

– Ладно-ладно, – говорю.

– Это был непростой выбор, сейчас расскажу, чем я руководствовался. – Невзирая на открытые окна и леденящий холод снаружи, хмель еще не выветрился, и его тянет потрепаться. Да и пусть болтает сколько душе угодно, лишь бы не так гнал.

– Тебе нужно понимать, с кем ты встретишься. Они-то ведь все о тебе знают.

Я молчу, совсем как отец, когда ситуация становилась щекотливой. Приняв чуть рассеянный вид, размышляю о способности Иеремии быть донельзя конкретным. С другой стороны, тот, кому нужен результат, не станет ходить кругами. Я просто немного удивлен. И прошу еще раз рассказать мне все с самого начала.

Монстр

– Я месяц просыпался в четыре утра.

Боже, кажется, мне теперь придется выслушать про все его горести. Лично я предпочел бы, чтобы он сперва припарковался, а уж потом продолжил болтать, никому не угрожая. К счастью, улицы в этот час сравнительно пусты, хоть на этом спасибо. В общем, Иеремия начинает свой рассказ очень издалека.

– Я мало спал или не спал вовсе, и это наложило свой отпечаток. Знаешь, Леонардо, мне кажется, усталость – своего рода наркотик. И всегда так казалось. А что? Эффекты схожи, усталость также снижает сопротивление рациональности, допуская новые, нестандартные, непредсказуемые соображения…

Не знаю, к чему это он: может, начнет мне сейчас задвигать про нью-эйдж? Надеюсь, что нет. Ладно, пусть его, до поры до времени просто покиваю.

– Ночью мне как-то лучше думалось, – продолжает Иеремия. – И я подумал, что идеально было бы привлечь человека из нужной нам области, чтобы он был в курсе всех новинок и при этом не сильно на слуху. Кому в этом разбираться, как не высококлассному специалисту по сигнализациям? Я выяснил, кто устанавливал профессиональные охранные системы на виллах всяких там футболистов, в банках, в ювелирных магазинах. Составил список, пробил через пару приятелей, нет ли у них судимостей. У одного не оказалось – в том смысле, что обвинения ему предъявили, но осудить так и не смогли. В общем, я предположил, что такого человека неплохо было бы иметь рядом. Если мои условия его устроят, мы сделаем гигантский качественный скачок.

Потом, при встрече, этот парень рассказал, что родители в детстве пичкали его психотропами. Считалось, что у него расстройство внимания, которое лечится только кучей лекарств. Ну, он и в самом деле парень импульсивный, а в школе постоянно отвлекался