невозможно. Вот только критерии для попадания в сверхустойчивое к взлому подземное пространство мне не известны. Безжалостный отбор, ограничение по стоимости камней, комиссионные отчисления, минимизация количества изъятий – всего этого я знать не могу. Впрочем, единственная валюта, имеющая ценность среди миллиардеров, – высокомерие. Так что я заранее готов вывалить на этого невзрачного человечка, застывшего в своем кресле, целый самосвал оскорблений.

И тут бедняга сам меня подзывает. Я встаю, подхожу ближе, намереваясь обрушить на него неиссякаемый поток ругани. Но – oui, oui[26] – данные в бланках подпадают под Бог знает какой параграф. В общем, все согласны, приступаем. Однако он сообщает, что доступна только одна ячейка относительно небольшого размера. Всего их 183, но 182 уже заняты. Если мне понадобится размер побольше, придется подождать, пока соответствующая ячейка освободится, это займет несколько дней. Предприниматели, заключающие сделки с алмазами, задерживаются в Антверпене сравнительно ненадолго, а после немедленно уезжают на какие-нибудь отдаленные острова. Вот как, оказывается, это работает.

Я говорю, что сойдет и небольшая, только сразу. Выкладываю за услугу весьма кругленькую сумму, и мне подробно объясняют, как работает ключ и трехбуквенный секретный код. Даже не думал, что все будет так просто. Я благодарю этого человека и его безграничную компетентность, достигнутую изматывающей рутиной, сплошь состоящей из бесконечных повторений пройденного. Глубокие морщины, избороздившие его душу, явно переполнены досадой и даже злостью на богатеев, что ходят мимо него изо дня в день, из года в год. Их он презирает – и одновременно не может не льстить. Внутренний танец, доступный лишь очень немногим, беспрерывные качели над маленькой сценой, где каждый день разыгрывается один и тот же спектакль. Вид у бедняги страдальческий, но, похоже, зарплата на уровне среднего бельгийского клерка и пара banderillas[27] в спине его устраивают.

Выхожу, беру курс на лифт. Ковер, в котором тонет каждый шаг, заставляет идти медленно. Ковров в Бельгии много, это одна из тех стран, где их численность на душу населения выше всего в Европе. По крайней мере, мне так кажется.

Вместо того чтобы воспользоваться лифтом, я в последний момент сворачиваю к лестнице. Ее спираль, спускающаяся до первого этажа, ведет и под землю – в хранилище. Но привлекать внимание незапланированными осмотрами я не собираюсь, просто выхожу в вестибюль, а оттуда на улицу. Жарко. Бельгийский климат страдает биполярным расстройством, а то и откровенной ксенофобией по отношению к людям. Небо, осажденное синюшными изобарами высокого давления, вечно капризничает. Родись я здесь, всю жизнь прожил бы в ветровке. Пару минут льет дождь, потом выходит солнце, словно вымазывающее кожу жженым сахаром, и тут же спускается влажность, а потом снова дождь и порывистый ветер. Облака успевают отдохнуть ровно столько, чтобы подзарядиться тяжелыми металлами и немедленно снова выплеснуть их на головы своих заклятых врагов – прохожих.

Я оставляю всех с носом

Июль 2002 года

Пиво мы открываем обратным концом вилки. Дожили. Иеремия собрался грабить самое надежное хранилище в мире, а открывашки в доме нет. Я-то уже в тринадцать лет научился открывать бутылки тем, что под руку попадется. К концу смены, после сотни километров в кабине грузовика туда-сюда по Турину, пиво было нашим единственным спасением. Особенно летом.

– Перейдем к деталям. Монстр, тебе нужна подробная схема всех систем внутренней безопасности. Что именно я должен снять, чтобы помочь тебе? – спрашиваю я.

Монстр, как всегда, при параде: водолазка, синие брюки-дудочки. Смахивает на тех парней, что торгуют водоочистителями с обратным осмосом. Но за внешним видом, который кажется ему элегантным, а на мой взгляд – слегка нелепым, скрывается донельзя изобретательный ум. Я внимательно слушаю, как Монстр перечисляет основные пункты, расхаживая взад-вперед по коридору. Уже почти борозду протоптал в напольном кафеле. Я его понимаю: сам на ходу лучше соображаю.

– Мне необходимо увидеть периметр полностью, – настаивает он, – чтобы в кадр попали все датчики всех систем безопасности, сверху донизу. Сперва общий вид, потом фокусировка на деталях. Ко всему, что похоже на сигнализацию, и, разумеется, к сейфам подходи как можно ближе.

– А не покажется подозрительным, что я многовато бессмысленных телодвижений совершаю?

– Да, тут надо внимательнее, все зависит от твоих способностей, не дай себя засечь. Мы не знаем, какие там правила контроля, будешь ты один или нет, сколько тебе дадут времени, когда ты попадешь внутрь. Как считаешь, есть вероятность, что одновременно с тобой в хранилище будут и другие желающие припрятать свои камушки?

– Такое возможно, но я постараюсь выбрать момент, когда народу немного.

– Проработай движения, не вызывающие подозрений: сделай вид, будто живот схватило, вот к стене и привалился, и все такое. Смотри сам.

– Ну, я подумаю, предложение интересное…

– Тебе придется пронести на себе скрытую камеру, я ее для тебя готовлю, – продолжает Монстр.

Спрашиваю, не подойдет ли микрокамера в ручке. С ней мне было бы легко управиться.

– Нет-нет, та, что в ручке, не годится…

В конце концов он принимается объяснять мне разницу в оптическом разрешении и прочие технические штуки, в которых я ни черта не смыслю: мол, кадры могут пойти пикселями, и тогда ему из них ничего не вытянуть. Он останавливается на мелких деталях – необходимо максимально сократить возможный список видов сигнализации, исключив все лишнее.

– Что тебе разрешено взять с собой в хранилище?

Хороший вопрос, вот только ответа у меня нет.

– Но бриллианты-то можно, так?

– Можно.

– Как их переносят?

– В чемоданчиках или как-то еще, зависит от количества.

– С чемоданчиком слишком сложно, движения выйдут неестественными, да и кадрировать под нужным углом ты не сможешь. Они все слишком большие, с ними не управиться, даже если в них «рыбий глаз»[28] встроить.

– Можем взять черный бархатный мешочек, вроде тех, в которые пакуют украшения в ювелирных магазинах… Хотя нет, не пойдет: мешочек мягкий, а фактура ткани вряд ли способна стабильно удерживать вес камеры. Забудь.

Монстр умолкает, задумавшись, потом говорит, что идея на самом деле неплохая.

– За стабильность не беспокойся, я над этим поработаю, добавлю опору. Здесь главное, что мы не привязаны к размеру. Если прижать мешочек к животу и повернуться спиной к камере видеонаблюдения, никто даже не заподозрит, что ты там делаешь. А от живота можно даже сериями щелкать. Принеси мне на пробу пару таких мешочков.

Ладно, но у меня есть еще одно соображение:

– А не могут эту камеру засечь внутренние системы безопасности в хранилище?

– Их в жизни никому не засечь, – бросает он сухо. – Я в системах наблюдения спец, это моя работа. Если бы тебя пустили через сканер, пришлось бы кое-что предусмотреть. Такие сканеры используют, чтобы отследить оружие, после атаки на башни-близнецы их везде понаставили. Но не внутри хранилищ. Оружием в хранилище все равно ничего не добьешься. Понятно, что в гипотетическом, совершенно невероятном конкретном случае придется импровизировать. Но, насколько я знаю, их там нет. Не волнуйся, ты справишься.

Я тоже в этом не сомневаюсь, и уверенность Монстра меня подбадривает. Конечно, риск есть, но я понимаю, что лишь ему под силу выявить все внутренние ловушки, и точность в деталях тут имеет принципиальное значение. Без отснятого мною материала дело встанет.

Все.

Я готов.

Фрагмент третий

Терпение

Я делаю шаг

Август–сентябрь 2002 года

Мне без конца снится один и тот же кошмар. Я вместе с остальными застреваю в гигантском сейфе. И вдруг эта комната со стальными стенами начинает наполняться водой. Не в силах выбраться наружу, мы поднимаемся наверх. Мои губы касаются потолка, я вдыхаю тот сантиметр воздуха, что еще остался. Все смотрят на меня, что-то кричат, но слов не разобрать.

Меня будит звонок домофона. Я все пытаюсь вспомнить те слова: возможно, мое подсознание пытается передать какое-то сообщение, а днем мне будет недосуг подумать над ним. Домофон все трезвонит. На часах 5:39. Это Монстр.

– Какого черта ты здесь делаешь? – ворчу я, открывая дверь. – Я же велел подходить к 8:30!