Они рассудили, что пусть лучше их любовь и их гордость будет погребена на дне моря, чем достанется в руки нацистов, и не пожалели при этом собственных жизней — трагически решительный поступок, о котором история всегда будет возвещать в честь подвергнутой глубокому унижению Франции; поступок, на глазах у всего мира высмеивающий гитлеровский «Новый порядок» и демонстрирующий всем, в том числе и вам, немцам, его банкротство.

Для нас это банкротство давно уже было очевидно. Мы знали с самого начала, что если кто на Земле и в состоянии установить какой-то новый порядок, какой-то мир для народов, наладить их сотрудничество, то уж точно не эта проклятая шайка нацистов. Но многим все еще требовалось наглядное подтверждение — просто потому, что они еще не испытали на собственной шкуре, что же такое на самом деле так называемый национал-социализм. Похоже, в этом случае испытать что-то на собственной шкуре совершенно необходимо — по той простой причине, что без непосредственного и наглядного опыта человеческая природа неспособна удостовериться в том, с какой степенью бесстыдной подлости и обезьяньего примитива имеет дело. Поскольку социальный мир находится в болезненном и порождающем всеобщую дезориентацию кризисе своего развития, повсюду находились и возможно даже по сей день находятся люди, думающие так: «В конце концов, этот Гитлер действительно человек, способный принести порядок, безопасность и мир, в конечном счете лучше всего подчиниться ему». Разве, немцы, вам самим так не думалось? И выходит, нужно пережить это самим! Нужно пройти через ад ненависти, нищеты, бездонное отчаяние из-за человечески абсолютно невыносимых вещей, порожденных нацистским господством, чтобы извлечь урок и понять: национал-социализм есть нечто такое, чему следует предпочесть все, без исключения все на свете.

Это ведомо теперь и норвежцам, в былом неведении махавшим из окон платочками, когда немецкие войска входили в их города; все поверженные народы Европы успели это узнать, и с ужасной доскональностью это знает бедный, благородный народ Франции, перед которым горилла поначалу даже пыталась исполнять некоторые куртуазные танцы. Но прыгнуть выше головы она не могла, и то, как обстоит с ее популярностью во Франции, показывают неслыханные события в Тулоне, значимые не столько даже в военном отношении, сколько в качестве беспримерного разоблачения аферы нацистского европейства. После двух лет попыток сотрудничества отчаявшаяся Франция снова воюет с Германией — на родине и в колониях; таково положение дел и оно поучительно. Поскольку показывает, что победившая нацистская Германия никогда и ни в чем не будет устраивать остальной мир. Все разумные люди за пределами Германии и внутри нее всегда понимали, да и невежды видят теперь воочию, что победа нацистов была бы для самой Германии несчастьем пострашнее, чем поражение, к которому ее ведет сейчас фанатичный идиот. Эта победа была бы нестерпимой и шаткой. Ее верным и скорым следствием было бы то, чем нацистская пропаганда угрожает вам в случае, если ее жалкая банда преступников не сможет больше защищаться и сложит оружие, а именно — уничтожение немецкого народа, его изгнание из человеческого сообщества.

27 декабря 1942

Немецкие слушатели!

Речи Гитлера при переводе на английский подвергаются изрядно облагораживающей обработке, однако лингвистическая полировка ничего не может поделать с их духом, он остается устрашающе узнаваем, и потому на английском я читаю их почти всегда целиком — не ради удовольствия, а дабы увидеть, что творится в голове у сегодняшнего завоевателя и сколь глубоко может пасть человеческий дух.

То и другое — захватничество и деградация — суть одно и то же. Явление, свидетелями которого мы оказались, имея дело с Гитлером, это упадок, безнадежное вырождение идеи завоевания. Он — последняя, удручающе запоздалая, лишенная каких-либо благородных черт и всего лишь отвратительная форма завоевателя. Так она выглядит сегодня. Ее упадок доказывает, что завоевательство больше не своевременно. После Гитлера завоевателей не будет. Он низвел это ремесло до такого уровня, что человечество окончательно с ним распрощается.

И вот я вспомнил, что в одной из своих недав-них речей наш Чингисхан досадовал по поводу несправедливых оценок побед и поражений в этой его завоевательной войне. Он смутно осознает (не понимая, как такое возможно), что поражения его врагов в глазах человечества словно окутаны ореолом славы, меж тем как его победы остаются грубо примитивными, бесцветными, не вызывающими восхищения, и по-настоящему до них никому нет дела. «Наши скромные успехи», говорит он с паясничающей горечью, «конечно, несравнимы с тем, что считает своими победами наш противник. Когда мы совершаем бросок на 1000 километров, когда мы продвигаемся к Дону и Сталинграду, который мы еще возьмем, это ничего не значит. Это ничего не меняет, если мы стоим на Кавказе, открываем для немецкой Европы украинскую житницу, везем к нам уголь Донбасса, захватываем 70 процентов всего русского железа. Но Намсус в Норвегии, Дьепп и особенно бегство англичан из Дюнкерка — вот это славные деяния, незабываемые достижения, которые военные бездари славят как свои победы».

Он прав, это не победы. Черчилль уже сказал об этом, трезво констатировав сразу после Дюнкерка, что отступлениями войну не выиграть. Но яростная невосприимчивость к тому, что зовется достойным поражением, к человеческой симпатии и восхищению, которые могли выпадать им в свете неотвратимых первоначальных триумфов его строившейся многие годы машины порабощения; эта низкая, чуждая каких-либо высоких помыслов невосприимчивость чрезвычайно характерна — и она останется его неизбежной судьбой, даже если он теперь, когда его преимущество исчерпано и наступает перелом, попытается копировать своих противников и находить вкус в своих поражениях.

Роммель, наглый предводитель нацистской банды, после серии военных удач наголову разбит 8-й британской армией в Северной Африке. Это стало прелюдией к известным вам событиям. И теперь геббельсовской прессе приходится изображать бегство побежденного и остатков его армии в Триполи как духоподъемное достижение военного искусства, более славное, чем все победы, шедевр прямо-таки баснословной ловкости, рассчитывая на великодушие истории и ее сочувствие к пережитому на службе Гитлеру фиаско.

Дорогие пропагандисты, так не получится. С немецкими поражениями кашу не сваришь. Дело Гитлера рассчитано на голый, грубый успех. И если он не приходит, обращается в свою противоположность, то из этого предприятия ничего больше не извлечешь, ничего, кроме позора и издевательств, ему не светит. Вы никогда не будете чествовать свой Дюнкерк. Поражения нацистских генералов столь же брутальны и заслуживают столь же мало сочувствия, как и их былые победы. Человечество отводит от них глаза, ни одной песни о них не сложат.

15 января 1943

Немецкие слушатели!

Предстоит мрачный юбилей: десятилетие национал-социализма. Что он принес немецкому народу? Есть лишь один ответ, которым