В этих сказках Кощей (или Кош) предстает в образе демонического «мужичка сам с перст, усы на семь верст» / «старичка сам с ноготок, борода с локоток», но не более того; это еще вовсе не привычный в наши дни – в первую очередь благодаря живописи и кино – высокий и худой старик, отмеченный, как было принято выражаться в старину, «печатью проклятия на челе», согласно А. С. Пушкину.

В сказке «Иван Быкович» Кощей – «старый старик», муж ведьмы и отец трех чуд-юд, трехглавого, девятиглавого и двенадцатиглавого, побежденных героем; в сказках «Кощей Бессмертный», «Царевна-лягушка» и «Царевна-змея» он – похититель женщин (причем в первой сказке похищает жен тех, кто влез в долги); в сказке «Марья Моревна» он непонятно за что побывал в плену у «прекрасной королевны», освободился и стал мстить; в сказке «Зорька, Вечорка и Полуночка» / «Добрыня, Горыня и Усыня» он – скупой старик (отсюда, кстати, пушкинское «царь Кащей над златом чахнет») и владеет большим стадом скота, на который покушаются герои. Словом, он, конечно, немало вредит людям, но все-таки до «вселенского зла», каким Кощей оказывается впоследствии, ему еще очень далеко.

В русском языке XVIII века кощеями называли корыстолюбцев и скряг. У В. И. Даля в «Толковом словаре живого великорусского языка» говорится, что Кощей – это «…сказочное лицо, вроде вечного жида, с прилагательным бессмертный, вероятно от сл. “кастить”, но переделано в Кощей от кости, означая изможденного непомерно худобою человека, особенно старика, скрягу, скупца и ростовщика, корпящего над своею казною».

Обитает Кощей, как уже говорилось, в тридевятом или тридесятом царстве. Чтобы попасть туда, герою приходится идти на «край света», преодолевать многочисленные препятствия, полагаться на разнообразных помощников, даже погибать и снова воскресать. Жилище Кощея – дворец или терем (изредка избушка-вертушка), где содержатся похищенные им пленницы и хранятся богатства.

Само имя «Кощей» или «Кащей» (два равноправных варианта) в сказках не получает разъяснения, все толкования предложены позднейшими исследователями: одни возводят это имя к невольнику-кощею из «Слова о полку Игореве», другие считают его производным от слова «кость». У В. Даля в словарной статье «Кощунить» говорится: «Думаю, что слово это в связи с кость, касть, костить, кащей, пакость». Третьи же связывают с «кощунами» (ритуально-мифологическими рассказами) и с определением «кощное / кошное». Академик Б. А. Рыбаков, один из наиболее известных исследователей русской традиции, истолковывал слово «кощей» как синоним слова «потустороннее». Какая этимология выглядит более обоснованной, не столь уж важно, в современной культуре, если судить по визуальным образам Кощея, закрепилось именно второе значение, подразумевающее «кость». То есть Кощей предстает «костлявым» стариком – или даже и вовсе скелетом!

Любопытной, кстати, выглядит возможная этимологическая параллель между Кощеем и святым Касьяном из русских и украинских крестьянских поверий. В пользу возможного «родства» этих персонажей говорит не только фонетическое сходство имен, но и характерная особенность их облика: так, в сказке «Иван Быкович» Кощей – «ведьмин муж» – «лежит на железной кровати, ничего не видит: длинные ресницы и густые брови совсем глаза закрывают. Позвал он двенадцать могучих богатырей и стал им приказывать: “Возьмите-ка вилы железные, подымите мои брови и ресницы черные”… Богатыри подняли ему брови и ресницы вилами»; а в народном предании о святом Касьяне говорится: «Касьян сидит на стуле неподвижно, с опущенными ресницами, которые у него столь длинны, что достигают до колена; из-за этих ресниц он не видит Божьего свету. Только 29 февраля, в високосный год, поутру он поднимает ресницы и оглядывает мир; на что он тогда глянет, то и погибает».

Если оставить в стороне типичные для сказки преувеличения и «живописные» подробности, которые призваны сделать историю увлекательнее, то схожесть Кощея с Касьяном вполне очевидна. Как указывают некоторые исследователи, такая «добровольная слепота» Кощея-Касьяна обозначает принадлежность персонажа к потустороннему миру (он «не видит Божьего свету»), а когда Кощей-Касьян все же открывает глаза, то его взор оказывается чрезвычайно губительным и обращает все живое в камень – подобно взгляду василиска, чудовища из средневековых бестиариев: «Касьян на что ни взглянет, все вянет»; «из-за Кощея все царство окаменело».

Мы, разумеется, помним, что такой же особенностью облика и таким же свойством убивать взглядом обладал гоголевский Вий; не исключено, что Гоголь творчески переработал в своей одноименной повести сюжет о Кощее-Касьяне, хотя в последние годы фольклористы предприняли несколько попыток доказать существование самостоятельного персонажа по имени Вий в представлениях древних славян. По этому пути идут и современные язычники, «реконструируя» Вия как древнего славянского бога.

* * *

Отвлечемся ненадолго от сказок, чтобы развеять одно ошибочное представление: сегодня нередко можно встретить утверждение, будто сказочный Кощей – это древнерусский бог Карачун. На самом деле это не так. О древнерусском пантеоне сведений почти не сохранилось, не считая упоминания некоторых имен и отдельных фактов. Насколько можно судить по крупицам дошедших до нас известий, а не по произвольным любительским реконструкциям, бога Карачуна в этом пантеоне точно не было – это в лучшем случае персонаж христианской рождественской обрядности, а отнюдь не божество древних русичей, его разве что считали еще демоном, причиняющим внезапную смерть: «чтоб тебя карачун хватил!» Предположение о «происхождении» Кощея от Карачуна высказал советский литературовед Р. Г. Назиров, который усмотрел функциональное сходство между сказочным Кощеем и персонажем Карачуном из авантюрно-приключенческой повести Михаила Попова «Славенские древности, или Приключения славенских князей», изданной в 1770 году. Хотя фольклорист Е. А. Костюхин давно и убедительно опроверг эту гипотезу, рассуждения о «родстве» Кощея с Карачуном и о наличии у древних русичей божества Карачуна до сих пор встречаются в СМИ и в современной языческой литературе (где Кощея сопоставляют и с другими хтоническими богами), но верить подобным реконструкциям вряд ли стоит.

Так, один из лидеров сегодняшнего языческого движения волхв Богумил в своей книге «Кощей Бессмертный. Владыка загробного мира в мифологии славян» (2022) выстраивает систему доказательств – довольно, надо сказать, произвольную и противоречивую, – чтобы убедить читателя, что Кощей – «аспект», то есть ипостась общеславянского бога зла Чернобога (о последнем нужно говорить отдельно, однако такой разговор уведет очень далеко от нашей темы).

Но вернемся к сказкам. Сразу в нескольких сказках упоминается о власти Кощея над змеями (многоголовыми чудами-юдами), кроме того, о Кощее нередко говорится, что он не идет, а летит, подобно вихрю, – что уже в XIX столетии побудило А. Н. Афанасьева заподозрить, что в сказочных сюжетах змей и Кощей взаимозаменяемы: «Значение того и другого в наших сказках совершенно тождественно: Кощей играет ту же роль скупого хранителя сокровищ и опасного похитителя красавиц, что и змей; оба они равно враждебны сказочным героям и свободно заменяют друг друга, так что в одной и той же