сказке в одном варианте действующим лицом выводится змей, а в другом – Кощей» («Поэтические воззрения славян на природу», т. 2, 1868). Вообще в сказках Кощей взаимозаменяем не только со змеем, но также с чертом, «нечистиком», «стариком-волшебником», «окаянным», иноземными царями-колдунами и прочими олицетворениями зла; опять-таки, о том, что он единственный и самовластный «повелитель русской нечисти», говорить, как видим, пока не приходится.

Не всегда Кощей в сказках – синоним зла. Встречаются и другие варианты. Например, в одной сказке из сборника Афанасьева Кощей – «седой старичок сам с ноготь, борода с локоть» – поначалу действует как вредитель: «Понравилось ему гонять свой табун лошадей на крестьянское поле да пшеницу травить; почти всю сгубил». Но позднее младший из трех сыновей владельца земли, Иван Крестьянский сын, ловит Кощея, и тот, отпущенный на волю, становится помощником герою в победе над змеями.

Кощей обладает неимоверной силой, которую у него иногда отнимают; правда, ему достаточно напиться воды, чтобы сила вернулась. Он способен держать в руках меч «в пятьсот пудов» и биться с противником сутки напролет, а от его дыхания богатыри «как комары летят». В былинах, к слову, дело обыкновенно обстоит иначе: махнет Илья Муромец палицей в одну сторону – и среди вражеского полчища словно улица пролегла, а в другую махнет – переулочек. Также Кощей наделен необыкновенно чутким нюхом – как и Баба Яга, он сразу унюхивает присутствие человека: «Фу-фу-фу, что-то русским духом пахнет». Он владеет несметными богатствами, а еще – чудесными предметами (меч-самосек, гусли-самогуды и др.) и необыкновенно резвым вещим конем (которым может владеть и Баба Яга, «царь заморский» или черт). То есть по всем перечисленным признакам Кощей фактически ничем не выделяется среди прочих сказочных злодеев, зато из сказок же нам известен сюжет, который совершенно точно ставит Кощея особняком от других отрицательных сказочных персонажей.

Это сюжет о смерти Кощея; ни у кого из других злодеев русских сказок нет такой проработанной схемы гибели. Более того, этот сюжет можно разделить на два варианта – смерть Кощея заключена в яйце или Кощей гибнет под копытами чудесного коня. Первый вариант встречается намного чаще и сегодня фактически сделался общим местом бытующих культурных представлений о русском фольклоре, уже едва ли не на пороге школы дети – благодаря пересказам сказок, мультфильмам и компьютерным играм – знают, что «нелегко с Кощеем сладить: смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережет» (сказка «Царевна-лягушка» из сборника А. Н. Афанасьева). Из нескольких текстов следует, что этот дуб растет на чудесном острове Буяне – «волшебном месте» русских сказок и заговоров.

Схему добывания Кощеевой смерти записал когда-то Василий Жуковский в «Сказке о Иване-царевиче и Сером Волке» (1845):

Я научу, как смерть тебе Кощея

Бессмертного достать; изволь меня

Послушать: на море на Окиане,

На острове великом на Буяне

Есть старый дуб; под этим старым дубом

Зарыт сундук, окованный железом;

В том сундуке лежит пушистый заяц;

В том зайце утка серая сидит;

А в утке той яйцо; в яйце же смерть

Кощеева. Ты то яйцо возьми

И с ним ступай к Кощею, а когда

В его приедешь замок, то увидишь,

Что змей двенадцатиголовый вход

В тот замок стережет; ты с этим змеем

Не думай драться, у тебя на то

Дубинка есть; она его уймет.

А ты, надевши шапку-невидимку,

Иди прямой дорогою к Кощею

Бессмертному; в минуту он издохнет,

Как скоро ты при нем яйцо раздавишь.

Фактически эта схема-«матрешка» превратилась в наши дни в своего рода культурный мем, который используется даже вне сказочного контекста. Что касается второго варианта гибели персонажа, в сказках он встречается довольно редко, а современной культурой, по сути, забыт.

Когда в 2019 году в российских продовольственных магазинах вдруг появились упаковки яиц емкостью по 9 штук вместо привычных 10, по Рунету мгновенно разошлась шутка: «А в каждом десятом яйце смерть Кощея».

Пожалуй, всем перечисленным «сказочная генеалогия» образа Кощея Бессмертного исчерпывается (да, многие подробности были сознательно опущены, но для любознательных читателей в конце книги приводится список рекомендуемой литературы), и можно подвести промежуточный итог.

* * *

Итак, Кощей русских сказок – злокозненный чародей, похититель женщин и противник богатырей; действия, которые он совершает, стоят в одном ряду с поступками других сказочных злодеев – змеев (чуд-юд), чертей, колдунов; от собратьев по злу Кощея отличает назначенный ему способ гибели (игла в яйце и т. д.), который самой своей изощренностью предполагает авторское воздействие на народную сказку, поскольку иных столь же хитроумных вариантов прятания смерти собственно народная сказка не знает; из сказок нельзя понять положение Кощея в иерархии власти русской нечисти.

Что ж, если народные сказки, с одной стороны, ничем не выделяют Кощея из ряда сказочных злодеев (кроме способа смерти) и если, с другой стороны, Кощей впоследствии возглавил в массовом восприятии русскую нечисть, значит, должно было произойти некое радикальное переосмысление его статуса. Когда же и каким образом оно состоялось?

В возвышении Кощея значительную роль сыграло так называемое «русское возрождение» второй половины XIX столетия – эпоха правления императора Александра III. Император покровительствовал искусствам и всячески поддерживал развитие национальной русской традиции; как вспоминал организатор Русских сезонов в Париже и «Русского балета Дягилева» Сергей Дягилев, «при нем начался расцвет и русской литературы, и живописи, и музыки, и балета. Все, что потом прославило Россию, началось при Александре III». Обращение к «национальным корням» в музыке ознаменовалось появлением сочинений «на русские темы» Милия Балакирева, Александра Бородина, Петра Чайковского и других композиторов. Среди них был и Николай Римский-Корсаков, автор таких опер, как «Снегурочка», «Млада», «Садко», а еще одноактной оперы «Кащей Бессмертный» (1902). Художником по костюмам и декорациям к этой опере был известный живописец, иллюстратор сказок, первым, кстати, расписавший русскую матрешку, – Сергей Малютин. Во многом его стараниями, а также стараниями художников Александра Головина, Ивана Билибина и Петра Ламбина начал складываться тот облик Кощея, который позднее сделался привычным, – это глубокий старец, жутко худой, в буквальном смысле обтянутый кожей скелет. Отсюда было, как говорится, подать рукой до визуального превращения Кощея в скелет (возможно, под влиянием европейской традиции изображения danse macabre – пляски скелетов) и до фактического отождествления Кощея со Смертью. Последняя же, как известно, царит над всем и вся,