по холокосту, писателя и консультанта израильской организации «Яд Вашем» Иегуды Бауэра. Он сказал, что никто не изучал «многие случаи убийства евреев Армией крайовой. Армия крайова состояла из разных групп. Некоторые относились к евреям с симпатией», особенно социалистические, а иногда и крестьянские. «Все изменилось в 1943 году, когда к Армии крайовой присоединилась антисемитская фашистская радикальная группа NSZ. Они убивали евреев при любой возможности. Некоторые преступления они совершали от имени Армии крайовой»8.

Бауэр связал меня с Барбарой Энгелькинг-Бони из Польского центра изучения холокоста. Она писала мне, что после войны вскрылись «сотни случаев убийств прятавшихся евреев поляками. В Польше прошли сотни судов над поляками, которые раскрывали места укрытия евреев нацистам (чаще всего) или сами убивали евреев. Некоторые были осуждены на смертную казнь. Кроме того, прошли тысячи судов над поляками, которые сотрудничали с немцами»9.

Профессор Либенка был единственным, кто интересовался именно регионом Казимежи-Вельки. «Выяснить имена убийц нелегко», – писал он. Ему были известны сходные случаи по всей стране. «К сожалению, у меня немало информации о районе Кракова», то есть о том регионе, который интересовал нас больше всего10.

В 2005 году Либенка опубликовал статью, основанную на «анализе доселе неизученных судебных документов, связанных с так называемым Августовским указом» 1944 года11. Это был один из первых в мире законов об ответственности за преступления во время Второй мировой войны, направленный против немцев и их коллаборантов. Августовский указ стал юридическим основанием для уголовного преследования членов различных партизанских организаций12. Некоторые процессы были политически мотивированы коммунистическим правительством, стремящимся выявить подпольные группы, которые сотрудничали с немцами или действовали по их поручению.

Теперь у меня в руках были судебные документы по убийству пяти членов семьи Дула. Обвинения были предъявлены двадцати преступникам, связанным с двадцатью убийствами, в том числе пятерых Дула, девятерых Пташников и Чоснеков. Подсудимые принадлежали к разным партизанским отрядам польского подполья. Их обвинили в организации убийств 3 и 4 мая 1944 года в Хрущине-Вельке и соседнем хуторе Белжове (туда Сэм с сыном Пташника, живущим в Израиле, приезжал в 2001 году). Некоторых подсудимых обвинили также в убийстве двух членов коммунистической подпольной группы. По-видимому, это и было основной причиной возбуждения дела. В тот период коммунистическое правительство преследовало бывших партизан из отрядов правого толка, и убийство ими евреев послужило удобным поводом.

В деле также говорилось о действиях различных партизанских отрядов, об их сотрудничестве и конфликтах в годы войны в этой части страны. По утверждению прокуроров, к лету 1943 года правые фракции крестьянских батальонов и несколько более мелких подпольных организаций перешли под командование Армии Крайовой. Руководство этих групп, как говорилось в документах, также участвовало в многочисленных убийствах партизан левого толка, а также польских граждан еврейской национальности.

Несколько недель Пшемек переводил файл по частям и отправлял мне печальные документы, которые я читала в метро по пути домой из Бостона в Кембридж. Другие пассажиры играли в игры или слушали музыку на своих смартфонах. Только я не могла сдержать слез, читая описания жутких сцен. Слезы буквально душили меня – я чувствовала себя свидетельницей катастрофы.

Из полученных документов я поняла, что в конце войны партизаны действовали абсолютно безнаказанно. Нападения были организованы не несколькими жестокими антисемитами, стремящимися убивать евреев, чтобы те после войны не потребовали назад свои предприятия и дома, но целыми отрядами партизан, которые действовали практически повсеместно. Свидетели показали, что нападавшие стреляли из автоматов – значит, они не боялись привлечь внимание немцев. А ведь семьи Содо и Пабисов на протяжении многих лет винили в том, что милосердие к евреям подвергло опасности жизни соседей.

На допросах десятки подозреваемых и свидетелей использовали военные термины: например, «периметр безопасности». Говоря об убийствах, многие упоминали о приказах командиров. Я постоянно видела упоминания о том, что у поляков, которые прятали евреев, требовали денег. С убитых снимали одежду, искали и присваивали украшения и другие ценности.

Описание трагедии на ферме Пабисов выглядит еще более жутким, чем убийство семьи Дула. Командир партизанского отряда Станислав Стасик (редкий случай признания своей активной роли) показал, что «наша группа приняла участие в еще одной ликвидации. Это было в Белжеце, где мы убили девять лиц еврейской национальности». Стасик собрал отряд и «выдал оружие всем членам группы». Затем командир сказал, что «их миссия заключается в том, чтобы пойти в деревню и уничтожить банду еврейских грабителей, а все, что мы найдем, будет использовано в интересах нашей организации». Десять партизан выдвинулись к ферме. По дороге к ним присоединились еще десять солдат из другого отряда. Третья группа участников приехала на конной повозке. «Мы окружили ферму, где жила пожилая женщина. Она выдавать евреев не хотела». Партизаны обыскали ферму и обнаружили десять перепуганных евреев, которые прятались возле свинарника.

«Их вытащили на двор и поставили возле уже выкопанной ямы. Мы сказали, чтобы они не боялись и не пытались бежать. Мы – польская армия и убивать их не собираемся. Мы лишь требуем, чтобы они выдали все ценности, необходимые для действий польской армии». Командир операции собрал часы, кольца и деньги. «Когда ценности были собраны, евреи поняли, что будет дальше. Они начали переговариваться и попытались бежать. Сначала стрелять по ним было трудно, потому что они смешались с членами нашей группы. Но когда они выбежали на поле, мы смогли перестрелять их всех». Командир приказал принести тела и свалить в землянку, где они и прятались, а все ценности и найденные предметы сложить в повозку».

По роду своей работы я часто писала о самых разных преступлениях. Я сотни часов провела в судах, где рассматривали дела мафиозных семейств, представителей азиатской организованной преступности, банд наркодилеров. Я освещала рассмотрение дела американского военного моряка, который в море убил офицера. Я писала о судах, где защита требовала признать подсудимого невменяемым. Таким было дело Джона Хэнкока, который убил жену, а потом насадил ее сердце и легкие на палку на заднем дворе своего дома. На всех судах представители организованной преступности и члены банд демонстрировали абсолютную преданность своей организации – это было характерно для всех. Даже Джон Хэнкок полагал, что положение в мире бизнеса обеспечит ему полную безнаказанность. Но после предъявления обвинения все эти люди мгновенно забывали о своем поведении, не могли припомнить собственных имен и сохраняли только абсолютную преданность своему миру.

Однажды меня спросили, что значит быть криминальным репортером. И я ответила, что моя работа – постоянные старания понять ответ на вопрос: «Как они могли?» В польском деле я столкнулась