Гномы множились, и сейчас в городе их насчитывается несколько сотен. Некогда политический символ превратился в туристическую достопримечательность, которая радует туристов всех возрастов.

Жизнерадостный Вроцлав вселил в меня надежду, что Хена могла прожить счастливую жизнь в этом красивом городе на Одере. Никакой новой информации о ней у меня не было, а политические настроения в Варшаве еще больше омрачали наши перспективы. Разве сейчас кто-нибудь расскажет что-то новое об убийстве поляками евреев в годы войны? Правительство ЗиС, столкнувшись с международным неприятием нового закона, было вынуждено отменить уголовное наказание за его нарушение, хотя штрафы за обсуждение роли поляков в холокосте сохранились.

Мы приехали не только на свадьбу – нам нужно было встретиться и с другими людьми. После свадьбы мы отправились на восток, в Краков. Краков стал оживленным туристическим центром. Многое здесь изменилось. Я не могла поверить, что это тот же самый город, где некогда стоял парень с курткой на палке. Теперь же туристы толпами стекаются сюда, чтобы полюбоваться сказочным Вавелем и выпить пива на Рыночной площади. Мы видели множество набравшихся под завязку британцев, которые переползали из одной пивной в другую. Повсюду раздавали флаеры различных заведений, сулящие бесплатный напиток, стриптиз и другие развлечения. Нас даже попытались заманить в самый стильный стрип-клуб города. Эти предложения нас не привлекали. Мы остановились в четырехзвездочном отеле и прекрасно поужинали в итальянском ресторане – в другом крупном городе такой ужин обошелся бы нам вдвое дороже.

Утром мы взяли машину напрокат, заехали за нашей верной переводчицей Госей и поехали в гости к Дануте и ее сыну Доминику.

Мы выезжали из города в утренний час пик. Навигатор давал указания по-английски, а Гося что-то добавляла на польском. Сэмми ей доверял – она знала здешние дороги куда как лучше. Перед каждым поворотом он выслушивал указания английского навигатора, а потом спрашивал у Госи, согласен ли с этим навигатор польский.

– Ты же знаешь, это просто алгоритм, – хохотала я на заднем сиденье.

Во время наших прежних поездок роль навигатора выполнял Сэм. Иногда воспоминания и интуиция уводили его с избитых маршрутов, и нас ждали удивительные открытия. Так, мы нашли ферму, где была похоронена тетя Фримет, убитая польским полицейским. Позже мы приезжали сюда вместе с Сэмом. Я помню неприятный взгляд прищуренных глаз местного фермера. Он указал нам на край своего вспаханного поля, где в мелкой могиле обнаружили женское тело. Сэм спросил, убили ли ее здесь или где-то в другом месте. Фермер пожал плечами, скрестив руки на груди, и сказал, что в то время его не было дома. Польского полицейского давным-давно осудили за это убийство, и он умер в тюрьме. Но, похоже, этого человека растрогало наше желание увидеть место, где было найдено тело женщины, которая оказалась сестрой отца Сэма и моего деда.

Навигатор Госи твердил lewo и prawo, напоминая мне о том, как Сэм подъезжал к местным старикам и произносил те же слова, спрашивая дорогу. Эти воспоминания вызвали у меня улыбку. Я буквально чувствовала его присутствие. Может быть, в этот момент он действительно следил за нами через Google Earth, как волшебник из страны Оз.

Мы проезжали мимо огромных полей зреющей ржи и капусты, уже готовой к сбору. Все было так знакомо. Я думала о поколении своих родных, которые жили на этой земле. Муж, с которым во время наших первых поездок я и знакома-то не была, еще больше укрепил мою веру в важность возвращения к истокам. Он тоже чувствовал себя включенным в яркий гобелен польской жизни, хотя евреи давным-давно не считались частью польской диаспоры.

– Мы были поляками более тысячи лет, но они все равно нас не приняли, – говорил Сэмми. – Между двумя мировыми войнами мы писали песни, снимали кино, сочиняли стихи. Это огромная потеря – и для нас, и для этой страны.

Сэмми до сих пор вздрагивал, глядя на дорожные указатели на те места, где некогда жили его предки. И это живо напомнило меня нашу первую с Сэмом поездку. Тогда Сэм сказал, что испытывает «электрический шок» при виде пейзажей, знакомых ему с юности, и тех мест, где прошли самые мрачные дни его жизни. Во время наших поездок он постоянно улыбался, вспоминая события другой эпохи.

Польша до сих пор считала его и наших родственников «польскими гражданами еврейской национальности» – я снова и снова видела такое определение в официальных документах, и это меня ранило. Еврейство – не национальность. Наши убитые родственники здесь жили, а не приехали сюда погостить. Мы помогали строить, развивать и защищать эту страну, так почему же мы не можем ей принадлежать?! Сэм постоянно твердил, что это не важно. Никто в Польше не может решать, поляк он или нет. В каждой поездке он повторял: «Я жил в самых разных уголках мира, но здесь я дома».

И это не только его дом. Долгое время Польша была садом для евреев, центром еврейской культуры. Религиозная терпимость и автономия были здесь защищены законом. Евреи были многочисленным, передовым, патриотически настроенным и предприимчивым народом. О такой Польше Сэм всегда тосковал.

Но дразнилка «евреи в саду», брошенная в лицо Дануте на школьном дворе, говорила о другом способе уничтожения еврейского населения, отличном от немецкого геноцида. Я восхищалась поразительной красотой бескрайних полей и тосковала о местах, где жили многие поколения моей семьи, пока их не изгнали отсюда оккупанты – и местные жители. В моих ушах звучали голоса Майдецкого, Вацлава, Лущиньской и Содо. Они описывали, как поляки убивали одну спрятавшуюся семью за другой. Голоса тех, кто откровенно рассказывал о событиях, стихали в силу естественных причин. А без них новый закон против фальсификации польской истории запрещал любые дискуссии и обсуждение этих убийств, окончательно закрепляя нежелание поляков признать свою ответственность.

Убийство на ферме Содо было почти единственным исключением, потому что судебные документы привлекли внимание ученых, изучающих холокост. Судебные приговоры упоминались в книге Тадеуша Козела. Это, пожалуй, самое хорошо задокументированное дело об убийстве еврейской семьи польскими бандитами. Хотя Козел и его собеседники высказывали сомнение относительно того, были ли нападавшие партизанами, суд, рассматривавший в 2004 году дело Буцкого окончательно развеял все сомнения, установив, что его участие в убийстве четырнадцати евреев (включая и девятерых убитых в Белжове)«было преступным злоупотреблением военным характером этих организаций и их возможностями»2.

На сей раз мы без труда нашли ферму Содо – особенно с помощью двух навигаторов на разных языках. На сей раз Данута знала, что мы приезжаем. Даже ее собаки встретили нас