лишь одному. В некоторых нападениях, как это было на ферме Содо, участвовали партизаны из разных отрядов, объединенные общей целью. В 1944 году убийства прятавшихся евреев партизанами были настолько распространены, что еврейский партизанский отряд даже обратился к польскому правительству в изгнании, и то, как пишет Либенка, пыталось вмешаться. Но, несмотря на полноту собранных материалов, в главе о Михове ничего не говорилось об убийстве семьи Роженек в Загоржице.

Я написала Иоанне Токарска-Бакир, польскому историку, автору книги «Евреи, скрывавшиеся в польской глубинке, 1939–1945» (Jewish Fugitives in the Polish Countryside, 1939–1945) и многих других работ, связанных с исследованиями Института национальной памяти в том же регионе, каким занимался Либенка. В ответном письме она подтвердила мой вывод по прочтении «Бесконечной ночи», и это окончательно лишило меня надежды обнаружить хоть какие-то следы Хены.

Токарска-Бакир написала: «Проблема с выявлением каких-то следов этого убийства весьма серьезна, поскольку подобных убийств в данном регионе было совершено очень много»4.

Я много лет пыталась найти женщину, которой удалось выжить в этой резне, и надеялась, что ее уникальная судьба запечатлелась в душах и воспоминаниях людей. Но, по словам историка, это было очень маловероятно. Убийств было так много, что исчезали не только люди, но и воспоминания. Партизаны убивали евреев так часто, что убийства эти стерлись из памяти.

Защитники польской чести перед лицом столь ужасающих и многочисленных свидетельств все же нашли способ дискредитировать «Бесконечную ночь».

Созданная и финансируемая государством организация подала в суд на редакторов книги, Яна Грабовского и Барбару Энгелькинг, обвинив их в клевете. Организация утверждала, что они безосновательно запятнали репутацию давно умершего мэра городка на северо-востоке Польши. Одна из выживших в холокосте показала, что во время войны он ограбил ее и выдал немцам восемнадцать евреев, которые прятались в соседнем лесу. Племянница умершего мэра утверждала (в точности как обвиняемые в убийстве семьи Дула), что это невозможно, потому что дядя ее спасал других евреев.

Вспомнив слова Кати, жены Доминика, о том, что Польша нуждается в признании собственных страданий, я подумала, что понимаю образ мыслей тех, кто выдвинул иск к редакторам книги. Но судья поднял недовольство поляков на новый уровень. В 37-страничном вердикте окружной судья Эва Йончик постановила, что редакторы должны принести письменные извинения племяннице умершего мэра, потому что опубликовали неточную, хотя и не ложную информацию об этом человеке, чем нарушили право его племянницы на позитивную национальную идентичность5.

Судья писала: «Можно полагать, что приписывание полякам преступлений холокоста, совершенных Третьим рейхом, является актом оскорбительным и ударяющим по чувству идентичности и национальной гордости». Далее она заявляла, что подобные обвинения могут ударить «по чувству национальной принадлежности и вызвать чувство обиды»6.

Все, что может повредить некоему неопределенному чувству национального достоинства, судья поставила на одну доску с другими нарушениями закона. «Обвинять поляков в холокосте, в убийстве евреев в годы Второй мировой войны и захвате их собственности означает вторгаться в сферу национального наследия. Это совершенно несправедливо и болезненно, а также может уязвить чувства людей»7.

В то же время правительство Польши приняло закон, окончательно лишающий наследников надежд на реституцию собственности, захваченной немцами и оказавшейся в руках поляков. Закон о собственности вызвал конфликт с Соединенными Штатами и Израилем – Израиль даже отозвал посла. У Сэма тоже было непростое отношение к закону о реституции, но в этой игре он не участвовал. Когда-то давно его отец подал заявление на компенсацию, и Раковские получили чек на 3500 долларов от казначейства США за потерянный дом.

Процесс по делу «Бесконечной ночи» привлек внимание международной прессы, но Сэма интересовало только одно – все, что связано с его родными краями. Он часами изучал эти двести страниц, впитывая мельчайшие детали о жизни евреев до войны, жизни общины в годы оккупации и ее последующем уничтожении. Во время наших разговоров по видеосвязи он говорил только об этом.

– Я читаю эту книгу – и возвращаюсь в Казимежу-Вельку!

А теперь я вернулась в Казимежу, и не в качестве безмолвной «секретарши» Сэма, а как приглашенный гость. Впервые в жизни я ночевала в городе – нас разместили в бывшем дворце, построенном обществом сахарного завода на собственной территории. Некогда дворец принадлежал аристократам Любеньским, которые еще в XIX веке стали магнатами. Во время Второй мировой войны немцы забрали завод – и владели им до лета 1944 года. А затем Казимежу-Вельку освободили польские партизаны8.

Согласно судебным документам, партизаны, напавшие на ферму Содо, между убийствами перевооружались и перегруппировывались. Оружие хранилось на сахарном заводе. У меня не было оснований считать, что все подпольщики участвовали в убийствах прятавшихся евреев и грабежах. Но ведь многие знали, но делали вид, что ничего не происходит!

Я выглянула из окна гостиничного номера. За окном пылал закат. И на меня нахлынули воспоминания о множестве страшных вещей, которые я узнала после последнего приезда в Казимежу.

Это была настоящая гонка. Несколько десятилетий мы пытались разыскать одну пропавшую женщину – и за это время сделали столько печальных открытий. Долгое время скрывались убийства других прятавшихся евреев – моих родственников. И такая политика продолжалась на всех уровнях – от рядовых граждан до высших эшелонов власти. Правительство препятствовало раскрытию правды и стремилось подорвать доверие к предъявленным доказательствам, а независимые мнения в судах и средствах массовой информации сурово подавлялись.

За несколько недель до нашего приезда апелляционный суд отклонил иск о клевете против редакторов «Бесконечной ночи». Было признано, что решение суда низшей инстанции угрожает научной свободе. Апелляционный суд оправдал историков холокоста от обязанности извиняться перед племянницей умершего мэра. Но это дело продемонстрировало, насколько серьезно правительство настроено отстаивать историческую невиновность Польши. Любое противодействие резко ограничивалось или заглушалось. Ведь даже жена Доминика, Катя, которая знала, что произошло на ферме ее мужа, полагала, что национальная гордость превыше горькой истины.

Казимежа нарушила национальный тренд и провела у себя первый праздник еврейской культуры в тот период, когда подобные фестивали в Польше не приветствовались. Под управлением националистического консервативного правительства ЗиС Польша совершила резкий разворот вправо, и праздники призрачного еврейского населения никак в политическую программу не вписывались. Культурный сдвиг, закрепленный правым правительством, был очень резким.

Дариуша Столу уволили с поста директора музея POLIN, хотя его высоко ценили во всем мире, а музей под его руководством был удостоен многих премий. Столу наказали за выступление против закона о памяти холокоста9. Окончательно его судьбу решила выставка, посвященная кампании 1968 года, когда евреев высылали из страны за антикоммунистические настроения. Поразительный поворот традиционного антисемитского