Но ради краткости следует придерживаться центральной темы: роса – с точки зрения воображаемой жизни – и есть подлинный кристалл[407] воды. В «Танском бестиарии» [См. далее, с. 347] описывается это продолжительное превращение «росы в драгоценный камень».

В современной литературе неисчислимы образы кристальной росы, выставляющей свои драгоценности в утреннем саду. Но чаще всего такие образы инертны. Они утратили чувство воображения материи. Стало быть, в этой главе нам придется обратиться к забытым образам в том виде, как они встречаются в алхимической литературе.

И прежде всего обратимся к истокам субстанции. Роса падает с неба в самую ясную погоду. Дождь падает из туч, в результате получается обыкновенная вода. Роса нисходит с тверди небесной, и получается небесная вода. Но что такое слово «небесный» (céleste)[408] для современной души? Моральная метафора. Чтобы понять небесную росу в ее субстанции, необходимо вспомнить, что прилагательное «небесный» обозначало материю. Чистая вода, пропитанная небесной материей,– вот что такое роса. Она, как говорит поэт,– «медовая вода с неба и звездное млеко» (Kahn G. Le Conte d’Or et du Silence, p. 284).

С точки зрения де Роша, роса представляет собой «корневую влагу всех вещей», несомую ветром «в его чреве», и исходит она с небесной сферы, с Луны, это «млеко, которое небеса ниспосылают на землю»[409]. Она живет в ритме времен года и помогает весеннему обновлению природы: «Земледельцы Майскую Росу ценят больше, чем дожди прочих времен года… Это основная пища семян» (р. 256). «Она столь совершенна по своему составу, что самомалейшее ее количество всегда способно творить чудеса» (р. 259). Эта последняя черта в достаточной степени характеризует грезы о могуществе, неизменно сопряженные с воздействием малого на великое. На протяжении столетий искренне похвалялись «плодовитой росой».

По мнению такого врача, как Дункан, роса действует своей вкрадчивостью: она готовит пути для оплодотворения:

Нежная роса открывает лоно земли, подготавливая землю для лучшего приятия духа воздуха, который делает ее как бы беременной тысячью продуктов или по меньшей мере возбуждает зародыши, уснувшие в семенах, что она прячет.

(Duncan D. Chymie naturelle…, p. 78)

Иногда отчетливее всего уроки философии можно усвоить по самым что ни на есть незначительным и химерическим примерам. Грезить о росе, как о зародыше и семени, означает быть сопричастным становлению мира из глубин его бытия. И тогда мы проникаемся уверенностью в том, что переживаем бытие-в-мире, так как являемся существом-становящимся-бытием-в-мире. Алхимик помогает миру в его становлении, он довершает мир. Это оператор становления мира. Он не только собирает росу, но и выбирает ее. Ему нужна «майская роса». А вселенная дает эту майскую росу в недостаточно чистом виде. И тогда грезовидец парадоксальным образом концентрирует ее, дабы ее возвысить, он дистиллирует и когобирует ее, чтобы вытеснить из нее все излишние примеси, чтобы она стала чистым зародышем, силой произрастания, абсолютной силой[410].

Такой медик и алхимик, как де Роша, не сомневается в том, что роса действительно нисходит с неба или, точнее, с наиболее возвышенных небес. Дождь, утверждает он, падает от сгущения паров, «но (воды поистине) небесные приходят в форме Росы, каковую подлинные философы называют потом Неба и слюною Светил: Солнце – отец ее, а Луна – мать». Вот мы и столкнулись с космическими свойствами вселенской субстанции. Современное образование отвращает нас от подобных образов. Порою культурным людям не нравится, когда напоминают о несомненной популярности таких образов на протяжении столетий. Однако желающий познать воображение должен доходить до конца всех образных линий. Наш автор продолжает:

Те, кто оказались столь счастливы и проанализировали эту драгоценную жидкость, хорошо знают, в чем различие между ней, дождем и обыкновенной водой. Каждому известно, что растения, орошаемые водой из источников, колодцев и даже рек, никогда не приносят столь превосходных плодов, как увлажняемые или питаемые росою.

Рациональный ум с трудом поймет, что ради орошения земли дождь как бы нуждается в ферменте росы. Такой ум достаточно далек от этимологических уз, связывающих слова роса (rosée) и орошать (arroser)[411]. Язык перестал способствовать грезам. Язык служит для выражения мыслей. Но грезовидец, осмысляющий субстанции и любящий первозданные слова, инстинктивно следует впечатлениям о могущественной молодости утренней росы. Он соглашается с тем, что если к дождю подмешать росу, если при помощи росы сделать его стихией, «дождь будет весьма обильно наделен духом жизни, или вселенной». На взгляд само́й «Энциклопедии», роса все еще соответствует «атмосферной панспермии»[412]. Разумеется, материальное воображение своих субстанций не утрачивает. В растительности роса остается. Бывает, что ее обнаруживают даже в прахе растительности, и искусник, который может извлечь из растения эту небесную росу, – как говорит один алхимик на своем выразительном языке, – будет обладать «медиумом и клапаном», способными притягивать к себе все свойства лекарственных трав.

Некогда эту небесную росу примешивали ко множеству панацей. Это была универсальная медицина, ибо она готовила настойку из универсума. Она сочетала всевозможные зародышеобразующие свойства, поскольку эти свойства коренились в господствующих светилах. Во многих отношениях панацея и противоядие антитетичны друг другу: противоядие представляет собой смесь земных медикаментов, панацея же – это сочетание наиболее мягких субстанций, ставших стихийными благодаря свойствам неба. Роса есть некая всеобщая субстанция, вещество мироздания. Фабр выражается следующим образом (р. 310): Каждодневно природа готовит «весьма тонкое желе из квинтэссенции всех стихий и чистейшего из небесных влияний, каковые она перемешивает, готовя жидкость, пригодную для питания всех вещей. Роса – это стихийная жидкость, заключающая в себе свойства и качества всей природы». (См. Fabre, р. 312.) Как не воздействовать пантрофизму на микрокосм, на человека? Природа готовит для мудреца свои эликсиры в громадном перегонном кубе, каким является мир.

Когда мы позволяем воображению убедить нас, что роса – это субстанция утра, мы соглашаемся с тем, что она поистине состоит из дистиллированной зари, она – сам плод рождающегося дня. Лекарственные травы растворяют именно в воде первых рос. На поиски ее отправляются на рассвете в апреле, добывают ее на острых кончиках листьев, раскрывшихся ночью,– и приходят в изумление от этих круглых кристалликов, что украшают сад. Вот оно, прекрасное, доброе и истинное лекарство. Роса Молодости – самая могущественная из вод Молодости. В ней содержатся сами зародыши юности.

Но алхимик стремится помочь Природе, заместить Природу. Если роса обладает небесным могуществом, благодаря которому она содержит в себе зародыш всех зародышей, то не следует ли подготовить для нее изложницу здесь, на земле? Не следует ли подготовить кристаллические залежи для кристаллов, образующихся на небосводе? И вот грандиозной