провал грандиозного плана. Известен похожий эпизод с Дон Жуаном – литературным архетипом ненасытного коллекционера. В оперу «Дон Жуан, или Наказанный развратник» Моцарт и его либреттист да Понте включили знаменитую арию «Каталог всех красавиц», в которой слуга Лепорелло перечисляет достижения хозяина: «Вот длинный список обольщенных им красавиц, он записан моею рукой. Глядите, читайте со мной. В Италии шестьсот сорок, в Германии двести тридцать одна, сто во Франции, девяносто одна в Турции, а в Испании целых тысяча три!» Птолемеи, как Дон Жуан, нуждались в счетоводах, следящих, чтобы совокупность царских достижений неуклонно росла, давая ощущение могущества. В современном мире роль Лепорелло играют социальные сети. Потакая свойственному нам нарциссизму и склонности к коллекционированию, они подсчитывают, сколько друзей, подписчиков и лайков мы способны завоевать.

В стремившейся к бесконечности Александрийской библиотеке тоже был каталог. Мы знаем, что занимал он по меньшей мере сто двадцать свитков, в пять раз больше, чем «Илиада». Уже это одно говорит о масштабах утраченной коллекции. И еще раз доказывает, что к тому времени море книг прорвало плотины человеческой памяти. Сумма знаний, поэзии и прозы больше не могла уместиться в одном уме, как некогда у Аристофана Византийского.

58

В III веке до нашей эры главным каталогом занялся уроженец Ливии, поэт Каллимах Киренский, первый картограф литературы. В галереях, портиках, внутренних залах и коридорах Александрийской библиотеки, переполненной свитками, немудрено было заплутать. Нужно было навести порядок, создать карту и компас к ней.

Каллимах считается отцом всех библиотекарей. В воображении я вижу, как он заполняет первые библиографические карточки – таблички – и придумывает что-то соответствующее современным библиотечным шифрам. Возможно, он знал секреты вавилонских и ассирийских библиотек и вдохновлялся их устройством, но зашел гораздо дальше предшественников. Создал атлас всех писателей и всех произведений. Нашел решение проблемы подлинности и приписывания авторства. Умел атрибутировать безымянные свитки – попадались и такие. Если находил двух авторов-тезок, тщательно изучал жизнеописание каждого, чтобы идентифицировать точнее. Иногда возникала путаница с именем и прозвищем. К примеру, настоящее (ныне забытое) имя Платона – Аристокл. Сегодня мы знаем его исключительно под прозвищем, которое ему дали в гимнасии: «Широкая спина». Вероятно, Платон немало гордился своими атлетическими способностями.

Словом, новый исследователь книжной географии терпеливо и с любовью ко всякой мелкой подробности отвечал на бесчисленные вопросы, которые таила в себе библиотека. Каллимах написал краткую биографию каждого автора, упоминая в ней главные отличительные признаки (имя отца, место рождения, прозвище). Составил полные списки трудов каждого автора в алфавитном порядке. После названия каждой книги цитировалась первая строка (в случае сохранности) – так их легче было определять.

Идея использования алфавита для упорядочивания и архивирования текстов – вклад александрийских мудрецов в нашу жизнь. Сегодня этот способ настолько обычен, понятен и полезен, что мы не думаем о нем как об изобретении. И все же его – как зонтик, шнурки для ботинок или книжный корешок – кто-то однажды создал после долгих размышлений. Некоторые исследователи считают, что это Аристотель подсказал александрийцам взять для каталога алфавит. Привлекательная гипотеза, тем более что ее не проверить. В любом случае распространили эту систему ученые Мусейона. Мы подражаем им, хотя алфавит у нас иной.

Каталог Каллимаха, называвшийся Pínakes («Таблицы»), не сохранился, но в текстах последующих веков имеется достаточно ссылок и упоминаний, чтобы составить представление о нем. Кроме того, до нас дошли каталоги, почти наверняка сделанные по образцу Pínakes. Например, алфавитные списки семидесяти трех трагедий Эсхила и более ста трагедий Софокла. Эти описи – свидетельство наших утрат: сегодня нам известны лишь по семь шедевров обоих трагиков.

Одно из самых революционных решений Каллимаха – классифицировать литературу по жанрам. Первым делом он разделил – раз и навсегда – все книги на два больших рода: стихи и прозу. Затем, так сказать, расчертил две получившиеся страны на провинции: эпику, лирику, трагедию, комедию; историю, риторику, философию, медицину, право. Наконец, учредил отдел «разное» для книг, не подходивших ни под один из основных жанров. Туда попали, например, четыре кулинарных трактата. Жанровое распределение, как и алфавитное, воспринятое современными библиотеками, подчинялось чисто формальным критериям – полезным, но произвольным. С тех самых пор экспериментальные книги, не отвечающие законам жанра, – в древности такие тоже были – трудно поддаются классификации.

Несмотря на формализм, «Таблицы» стали незаменимым инструментом поиска, первой подробной картой литературы (как портулан у моряков), облегчавшей плавание в неизмеримом океане Александрийской библиотеки. И – в духе Аристотеля – смелой классификацией знания. В Древнем мире каталогом Каллимаха пользовались постоянно. Он имел ошеломительный успех и заложил основы библиографических и энциклопедических наук, которые стоят на службе у всех прочих.

Мне кажется, Каллимах мечтал спасти от забвения все маленькие миры, заключенные внутри книг, даже самые потаенные, и в этом черпал силы и терпение для своего огромного труда. В конце концов, он и сам был писателем, а значит, пекся о будущем своих слов. По иронии судьбы, его собственное творчество утрачено почти полностью.

Насколько нам известно, как поэт он отличался склонностью к новаторству, яростно отстаивал право на творческий эксперимент. На него наводили тоску унылые подражатели безвозвратному прошлому. Он ценил краткость, иронию, остроумие, дробление форм. Иногда знание классики очень помогает нащупать новый путь.

59

Библиотеки исподволь захватывали мир.

В 1500–300 годах до нашей эры библиотек было 55, все они находились в городах Ближнего Востока – ни одной в Европе, – и доступ к ним имело ограниченное число людей. По данным 2014 года, 97 % населения Испании располагают как минимум одной библиотекой в непосредственной близости от дома; всего в стране их 4649. Невероятные перемены, фантастическое приумножение. Мы как-то не замечаем, но на самом деле это древнегреческое изобретение проникло в нашу жизнь куда глубже прочих. Если бы мы, подобно оригиналам из Народного Фронта Иудеи в «Житии Брайана», задались вопросом «А что для нас сделали римляне и греки?», то сами себе ответили бы, несомненно: «Придумали дороги, канализацию, законы, демократию, театр, водопровод». Ну, может, включили бы в список еще бои гладиаторов, полуголых шумных верзил, которыми бредят голливудские сценаристы, или там возниц, управлявших квадригами, но нам бы и в голову не пришло вспомнить о негромком триумфе публичных библиотек, хотя они, в отличие от гладиаторов и возниц, живы-живехоньки.

Я прекрасно помню первую библиотеку своего детства. Я знала, что во всех сказках обязательно есть лес: на таинственных лесных тропинках героя непременно поджидает что-нибудь чудесное, какое-нибудь волшебство. И мне долгими июльскими вечерами доводилось брести за руку с папой под густыми кронами. Мы с ним обычно ходили в маленькую библиотеку в сарагосском Большом парке. Своей