Только что вышедшая книга и написанная двадцать веков назад. Там нет временны́х и географических границ. И самое главное: приглашены мы все – иностранцы и местные, мужчины и женщины, люди в очках, в линзах и зрячие… И это уже похоже на утопию.

60

Малларме еще в XIX веке написал: «Давно прочитаны все книги, плоть томится…» Возможно, он имел в виду скуку пресыщенного увядающего существования. Однако во времена «Амазона» и «киндлов» его слова иронически напоминают, что стремление прочесть все книги на свете – не более чем несбыточная мечта безумных библиофилов. Каждые тридцать секунд человечество публикует новую книгу. Если взять за среднее цену в двадцать евро и толщину в два сантиметра, ежегодное пополнение библиотеки обходилось бы Малларме в более чем в двадцать миллионов евро, а занимали бы новые поступления около двадцати километров стеллажей.

Каталог Каллимаха был первым исчерпывающим атласом известных человечеству книг. Территория, отраженная в нем, оказалась огромной, и греки почувствовали себя такими же крохотными и жалкими, как мы сейчас. Ни один человек не смог бы прочесть все свитки, хранившиеся в Александрийской библиотеке. Ни один человек не был способен познать всё. Знание каждого отдельного человека было обречено стать крошечным архипелагом в неизмеримом океане его же невежества.

И тогда начались муки выбора: что прочесть, посмотреть, сделать, пока не стало слишком поздно? Мы тоже задаемся этим вопросом и поэтому обожаем списки. Пару лет назад Питер Бокселл опубликовал очередной список книг – 1001, по числу ночей Шахерезады, – которые нужно успеть прочитать за всю жизнь. Нам то и дело попадаются подборки альбомов, обязательных к прослушиванию, фильмов, обязательных к просмотру, и мест, обязательных к посещению. Интернет – величайший список нашего времени, фрагментарный и бесконечно разветвленный. Всякое уважающее себя руководство по саморазвитию, призванное сделать тебя миллионером, принести успех или избавить от ожирения, советует составлять списки. Упорствуй в следовании пунктам, и жизнь твоя наладится. Перечисления действуют на нас как транквилизаторы, это инструмент защиты от неумолимо надвигающегося хаоса. Но они также связаны с тревогой, со cтрaхом, с горьким убеждением, что наши дни сочтены: мы стараемся свести всё, что переполняет нас, к десяти, пятидесяти, ста строчкам.

Изучив гигантский каталог, александрийские мудрецы, несомненно, заразились свирепым вирусом списков. Какие книги следует считать необходимыми в каждом жанре? Какие повествования, стихи, идеи должны дойти до следующих поколений?

В эпоху рукописного воспроизводства текста сохранение книги стоило невероятных усилий, потому что материал портился и через некоторое время приходилось копировать заново. Это в свою очередь требовало выверки и комментирования, чтобы с годами смысл текста не потемнел. Александрийские мудрецы были смертны и не могли уделить внимание всем книгам каталога. Надо было выбирать. Их списки, как и большинство современных, представляли собой план работы, но также и систему критериев, сохранившуюся до наших дней. В «Бесконечности списков» Умберто Эко пишет, что перечисление на самом деле – начальная точка культуры, часть истории искусства и литературы. Энциклопедии и словари – усовершенствованные формы списков. И все они – описи, библиографии, указатели, таблицы, каталоги, словари – делают бесконечность чуть более понятной.

У греков было специальное слово, обозначавшее авторов, вошедших в списки: enkrithéntes – «прошедшие решето, просеянные». Оно отсылает к сельскохозяйственной метафоре: ситу, отделяющему зерна от мусора. В меньшем масштабе, чем ныне, но в античности существовали списки enkrithéntes, которых нужно обязательно прочесть до смерти. Нам известны названия этих руководств, звучат они на редкость актуально: «Познание книг» Телефа Пергамского, «Об отборе и приобретении книг» Геренния Филона, «Книголюб» Дамофила Вифинского. Эти труды направляли читателей, подсказывая самые важные книги. Некоторые из списков дошли до нас, и они, конечно, отличаются друг от друга – выбор постоянно менялся, – но имеют общую основу. Я сравнивала их и могу сказать, что все так или иначе восходят к александрийским ученым и каталогу Каллимаха. И мне кажется, что первоначальный импульс состоял в том, чтобы не дать самым чудесным, любимым книгам составителей кануть в небытие.

Выбирать значит охранять. Сегодня мы так делаем с пейзажами и памятниками: объявляем их объектами Всемирного наследия, чтобы уменьшить угрозу разрушения.

Александрия – отправная точка. Там богатство царей и усердие ученых вылились в великий труд по сохранению и спасению. Возможно, впервые греки поняли, что хрупкие слова в книгах – это наследие, которое их детям и детям их детей понадобится для растолкования мира; что нечто столь эфемерное – рисунок, передающий движение воздуха, музыкальную вибрацию мысли, – следует уберечь, памятуя о последующих поколениях; что в старинных историях, легендах, сказках и поэмах живут и не думают умирать чьи-то устремления и миропонимание.

Думаю, главная заслуга александрийских библиотекарей не связана с их любовью к прошлому. Гениальность мудрецов в том, что они поняли: Антигона, Эдип и Медея – существа из чернил и папируса, страшащиеся забвения, – должны отправиться вперед сквозь века; нельзя лишить миллионы еще не рожденных людей знакомства с ними, потому что эти существа будут вдохновлять нас на бунт, напоминать, как горька может быть правда, проливать свет на наши самые темные стороны, отвешивать нам пощечины всякий раз, как мы забудемся и возгордимся своей якобы прогрессивностью; словом, будут для нас важны.

Впервые они задумались о праве на будущее – о нашем праве.

61

Я пишу в конце декабря, в пору торжества списков – что лучше всего продавалось в уходящем году, кто лучше всех одевался… Последние двенадцать месяцев свелись к обзорам подиумов и прочих мест – их публикуют журналы, они гуляют по сетям. Реальность превращается в один большой турнир, и всем нам интересно узнать имена победителей.

Начало этого невроза теряется в доинтернетовской эпохе. Рейтинги были придуманы греками: семь величайших мудрецов, семь чудес света. Неравнодушные, как и мы, к кулинарии, они опередили «Мишлен» и создали собственный гастрономический гид. Список Семи великих греческих поваров находим в любопытном трактате II века под названием Deipnosophistae («Пир мудрецов»). Опытный повар перечисляет поваренку имена и коронные блюда семи знаменитых «шефов»: Агис Родосский и его безупречная жареная рыба; Нерей Хиосский, готовящий угря, достойного богов; Хариад Афинский, мастер яиц в белом соусе; Ламприй и его черная похлебка; Афтонет, создатель колбасы; Евфиний, величайший варщик чечевицы; Аристон, изобретатель множества кушаний и способов готовки, в том числе выпаривания, – последнего мы сегодня назвали бы представителем авторской кухни. «Они – наши вторые семь мудрецов», – подытоживает повествователь. Не обходится и без иронии: в том же монологе искушенный кулинар ехидно замечает, что «из всех приправ самая важная – бахвальство».

Писатели, разумеется, тоже фигурировали в таких списках, даже до основания Александрийской библиотеки. Уже