Гарсиа Гуаль пишет, что «в греческом мире женщинам, плетущим слова, было свойственно плести загадки».

64

Сафо – по ее собственным словам – была низкорослая, чернявая и некрасивая. Она родилась в обедневшем знатном семействе. В отличие от Клеобулины, не царских кровей. Ее старший брат промотал семейное состояние или то, что от него оставалось. Как водится, ее выдали замуж за незнакомца, она родила дочь. Все, казалось бы, шло к безвестному существованию.

Гречанки, конечно, не писали эпопей. У них не было опыта сражений, потому что сражения, опасный спорт, полагались только мужчинам-аристократам. К тому же женщины не могли свободно бродяжничать, как аэды, ходить из города в город и предлагать свои песни. В пирах, состязаниях, политике тоже не участвовали. Что им оставалось? Лелеять воспоминания. Подобно няням и бабушкам, которые рассказывали сказки братьям Гримм, они передавали из поколения в поколения старинные легенды. А также сочиняли песни для женских хоров (свадебные, восхваляющие богов, плясовые). Или в сопровождении лиры – отсюда слова «лирика» – рассказывали в стихах о себе. Их вселенные неизбежно были малы и захолустны. И все же некоторые женщины, запертые в своем углу, умудрялись увидеть мир по-особому и испепеляли пленявшие их стены. Это удалось Сафо, а позже и другим запертым бунтаркам, например Эмили Дикинсон и Дженет Фрейм.

Сафо написала:

Конница – одним, а другим – пехота,

Стройных кораблей вереницы – третьим…

А по мне – на черной земле всех краше

Только любимый.

За этими простыми словами скрывается революция мышления. Написанные в VI веке до нашей эры, они сломали традиционные схемы. Учитывая авторитарность современного Сафо мира, ее стихотворение поражает, потому что в нем заложено множество перспектив и даже, кажется, апология несогласия. Оно осмеливается упоминать вещи, которыми большинство восхищается: шествия, войска, хвастливую демонстрацию власти. Сафо наверняка присоединилась бы к Жоржу Брассенсу, поющему о своей дурной репутации:

В праздник я не шел ликовать,

а оставался спокойно спать.

Марши, музыка в окне —

все это было ну не по мне.

Нудному поигрыванию мышцами и доспехам она предпочитает желать и вызывать желание. «То прекрасно, что каждому любо». Неожиданно эта строка сообщает нам, что красота – в глазах любящего, что мы желаем не того, кто кажется нам более привлекательным. Наоборот, он кажется нам привлекательным, потому что мы его желаем. По Сафо, любящий созидает красоту, а не покоряется ей, как думают люди. Желание – акт творчества, как и стихосложение. Осененная даром музыки, низенькая некрасивая Сафо могла расцвечивать страстями доставшийся ей крошечный мир, делать его прекрасным.

В какой-то момент в ее жизни случились большие перемены. Браку пришел конец, и она сменила домашнее хозяйство на какое-то другое дело, о котором нам мало что известно. По дошедшим до нас фрагментам ее стихов и сведениям о ней мы можем попытаться восстановить необычную среду, где оказалась Сафо в те годы. Мы знаем, что она верховодила в группе молодых девушек из благородных семейств. Вместе они писали стихи, приносили жертвы Афродите, плели венки из цветов, пели и плясали вдали от мужчин. Иногда какая-нибудь юница покидала их, возможно, выходила замуж, и все страдали в разлуке. Наконец, есть сведения, что на их острове были и другие подобные сообщества, управляемые женщинами, с которыми Сафо враждовала. И остро переживала измену, если кто-то из ее круга переходил к соперницам.

Предполагается – всего лишь предполагается, точно мы не знаем, – что это были женские thíasoi, своего рода религиозные клубы, где девушки-подростки под руководством незаурядной женщины учились поэзии, музыке, танцам, чествовали богов и, возможно, готовились к скорому вступлению в брак. Чувства Сафо к подопечным явно не осуждались обществом. Греки считали любoвь главной воспитательной силой. Они не слишком-то жаловали наемных учителей, гонявшихся за клиентами в надежде набить мошну. С точки зрения аристократов, работать за деньги мог только голодранец. Им больше по нраву был педагог, который брал себе новых учеников, только если видел в них задатки, и делился мудростью, не омраченной приземленными вопросами жалованья, – именно так, к слову, поступал Сократ.

Действие самого известного стихотворения Сафо разворачивается на свадьбе одной из подруг, которая больше не вернется в женскую общину. Для Сафо это миг прощания:

Богу равным кажется мне по счастью

Человек, который так близко-близко

Перед тобой сидит, твой звучащий нежно

Слушает голос

И прелестный смех. У меня при этом

Перестало сразу бы сердце биться:

Лишь тебя увижу – уж я не в силах

Вымолвить слова.

Но немеет тотчас язык, под кожей

Быстро легкий жар пробегает, смотрят,

Ничего не видя, глаза, в ушах же —

Звон непрерывный.

Потом жарким я обливаюсь, дрожью

Члены все охвачены, зеленее

Становлюсь травы, и вот-вот как будто

С жизнью прощусь я.

Эти строки возмущали не одного читателя. Век за веком на Сафо обрушиваются лавины непонимания, насмешек и неуместных замечаний о ее личной жизни. Уже Сенека упоминает сочинение под названием «Была ли Сафо блyдницeй?». Бросившись в другую крайность, один ханжа-филолог XIX века, чтобы сохранить приличия и уберечь мир от языческого бесстыдства, написал, что Сафо «управляла интернатом для благородных девиц». В 1073 году папа Григорий VII постановил сжечь все экземпляры ее стихов за вопиющую непристойность.

В случайно дошедшем до нас фрагменте, состоящем буквально из одной строчки, читаем: «Я утверждаю, что о нас будут помнить». И хотя тогда это невозможно было себе представить, тридцать веков спустя негромкий голос этой невысокой женщины все еще звучит.

65

Мне хочется думать, что в Афинах жили бунтарки, просто про них не пишет ни один греческий автор и в учебниках истории про них не найдешь ни слова. В поисках следов этого фантастического забытого движения я погружалась глубоко в тексты и читала между строк. Нам никогда не добраться до истины, но предположение само по себе приятно. То, что я сейчас расскажу, – не более чем гипотеза, но мне она очень уж по душе.

Первыми восстали, скорее всего, гетеры, единственные по-настоящему свободные афинянки классического периода. В чем-то они были сходны с японскими гейшами и занимали неоднозначную позицию в социальной иерархии – у дурной репутации имелись преимущества и недостатки: жили они едва ли не на улице, зато сохраняли независимость. Большинство гетер были гречанками из Малой Азии и потому не обладали в Афинах гражданскими правами. На родине они получали музыкальное