Первая после долгой разлуки встреча Соломеи и Агабека произошла погожим ничем не примечательным осенним днем. Накануне Азиз-бек через посольского охранника передал ему мягкие ичиги. Это был условный знак, извещавший о том, что кто-то из агентов просит о срочной встрече.

Агабек, придирчиво осмотрев ичиги, возмущенно произнес, обращаясь к охраннику:

— А сапожки-то с браком!

— Сапожник он и есть сапожник, — поддержал его солдат.

— Придется возвратить, — огорченно сказал Агабек и, сунув ичиги подмышку, торопливо направился к сапожной мастерской.

— А ичиги-то мне малы, — сказал он, войдя в мастерскую. У прилавка стоял посетитель, и потому Агабеку пришлось продолжить роль возмущенного клиента.

— Не может быть, саиб! Не может быть!

Азиз-бек выскочил из-за прилавка и, извинившись перед посетителем, кинулся к нему. Взглянув на ичиги, он, изобразив на лице испуг, начал оправдываться:

— Простите, саиб. Я передал вам не те сапожки. Не гневайтесь, саиб, я тут же все исправлю.

Видя, что сапожник занят обслуживанием саиба, посетитель незаметно ретировался. Когда за ним захлопнулась дверь, Азиз-бек деловито произнес:

— Утром я относил в английское посольство краги. Встретил ханум. Она попросила сшить ей мягкие сафьяновые сапожки.

Агабек насторожился при слове «сафьян». В свое время, инструктируя Соломею, он оговаривал значение ключевых слов, которые она должно была передавать связному, в зависимости от важности добытой информации.

«У нее есть очень важные и срочные сведения», — подумал он.

— Когда ханум придет на примерку?

— После полуденного намаза.

Агабек вытащил из кармана часы, подаренные когда-то Лацисом, и, щелкнув крышкой, взглянул на циферблат. В это время с минарета соседней мечети, раздался звонкий голос муэдзина, призывающий правоверных к молитве.

— Саиб позволит мне совершить полуденный намаз? — оторвал Агабека от дум сапожник.

— Поступай, как знаешь, — сдерживая раздражение, равнодушно произнес он и, откинув ковер, проскользнул в потайную комнату.

Со времени, прошедшего после встречи с Темиром, в комнате многое изменилось. Стены и пол были устланы дорогими коврами. Вместо скамейки и грубо сколоченного стола появились кожаный диван и двухтумбовый стол с настольной лампой под зеленым абажуром. К столу было придвинуто резное кресло.

«Видно, что дела у Азиз-бека идут в гору. Надо сказать хозяину, чтобы приготовил чай и сладости», — подумал разведчик, но не успел подойти к выходу, как в проеме показался Азиз-бек с подносом в руках, на котором с трудом умещались вазочки с халвой, засахаренными фруктами и свежей пахлавой. В большой серебряной вазе горкой возвышались фрукты.

— Я подумал, что ханум захочет попробовать дары благословенной афганской земли.

— Я тоже об этом подумал, — улыбнулся Агабек, — но вы меня опередили.

— Чай я занесу позже, как только ханум подойдет.

— Хорошо, уважаемый Азиз-бек, — удовлетворенно произнес чекист.

В ожидании Соломеи он расположился на мягком диване. В преддверии встречи с любимой женщиной в голове вспыхивали и тут же гасли самые неожиданные мысли.

С их торопливого прощания в Бухаре Агабек пытался любовь к Соломее замкнуть в своей душе на все замки и запрятать подальше, словно Кощей — смертную иглу в ларце. Он старался как можно реже вспоминать ее, но чем больше прилагал для этого усилий, тем чаще она ему снилась по ночам. То в белой сорочке с распущенными волосами, то в английском френче военного покроя, с взбитой копной волос на голове, а то и просто в афганском хиджабе, из-за которого его насквозь прожигали ее угольно-черные, пылающие любовью глаза. Что ни говори, а любовь эта жила в его душе, то и дело вырываясь из заточения. Агабек в такие минуты понимал, что это пыл телесной страсти толкал его к Соломее, но ничего с собой поделать не мог. Сначала он подумывал о том, что и для него, и для нее будет лучше, если они, так и не став любовниками, останутся добрыми и верными друзьями. Что ни говори, а женщина-друг нужна мужчине нисколько не меньше, чем женщина-любовница, хотя бы просто потому, что другу-мужчине вы никогда не откроетесь столь широко и беспощадно, как другу-женщине. Да никакой мужчина и не поймет вас так, как поймет женщина, если, разумеется, Господь не обошел ее умом и пониманием. Так вот, Соломею Господь не обошел. Всего этого было у нее в избытке. Без преувеличения можно было констатировать, что за прошедшее время женщина стала первоклассным агентом. Сведения, которые она периодически передавала через своего связника, позволили не только поймать за руку англичан, вопреки всем договорам и обязательствам снабжавших басмаческие формирования деньгами и оружием, но и помогли значительно сократить британскую агентурную сеть в Афганистане. Разум подсказывал — продолжай и дальше поощрять все ее чекистские способности, а сердце в ответ на это больно сжималось в протесте, спрашивая — что для тебя важнее: Соломея — невеста, будущая мать твоих детей, или Соломея — товарищ и друг? Чем ближе подходило время свидания, тем напряженней работал мозг, стараясь найти приемлемое для разума и сердца решение. Но такого решения просто не могло быть. И когда Агабек это наконец-то понял, в соседней комнате послышалось какое-то движение и женский голосок, приглушенный ковровым пологом.

«Неужели это она? — неожиданно заволновался Агабек. — Я страшусь этой встречи, словно солдат-первогодок боя», — подумал он, вставая.

Полог отодвинулся, и в комнату вошла она.

— Соломея, дорогая, как долго я ждал встречи с тобой, — воскликнул Агабек. Он кинулся навстречу вошедшей женщине, сбив при этом попавшийся на пути стул.

— Агабек! — чуть слышно выдохнула Соломея, падая в его объятия.

Он целовал ее изнывающие в ожидании любви губы, истосковавшиеся по любимому глаза, покрывшийся в думах о нем морщинками лоб, и благоухающие неземным ароматом вожделения волосы, сжимал в жарких объятиях ее трепещущее тело и никак не мог насладиться этой чарующей, будоражащей кровь, близостью с любимой. Он, словно жаждущий путник в огнедышащей пустыне, с трудом добравшийся до спасительного оазиса, старался заполнить живительной влагой каждую клеточку исстрадавшегося в ожидании любви тела.

Они стояли посреди комнаты, позабыв обо всем на свете. И неизвестно, сколько бы это продолжалось, если б из-за полога не послышалось деликатное покашливание.

— Саиб, я приготовил чай! — произнес Азиз-бек.

Агабек нехотя разжал объятия.

— Сумасшедший, — счастливо прошептала Соломея и, оправив помятое платье, присела на диван.

Чтобы хозяин не заметил пылающего огнем лица женщины, Агабек быстро проскользнул за полог и вскоре вернулся с подносом в руках, на котором стоял пузатый чайник и две чашки тончайшего китайского фарфора. Как заправский чайханщик, он, не пролив ни капли, наполнил чашки медно-красного цвета напитком. По комнате сразу же распространился пряный аромат дорогого индийского чая.

— Достархан у ваших рук, моя маленькая ханум, — сделал