— Да не бери в голову, — ответила вторая, что постарше. — Как закроются в спальне, займутся пересчитывать подарки, а после до дела дойдёт — до простыней ли будет!

Паландора рассмеялась было, но тут поняла, что речь шла о ней, и от этого понимания ноги у неё подкосились и она едва успела зайти в первую попавшуюся комнату, чтобы опуститься на ближайший стул. Лицо горело, а в животе, напротив, похолодело, и бешено колотилось сердце. Она подняла с низкого столика журнал и принялась обмахиваться им, как веером. Женщины напомнили ей об очередном досадном моменте, который ждал её сегодня вечером. Может, имело смысл сказаться больной? Ей даже поверят, ведь, признаться, сейчас она не выглядела слишком цветущей.

Дверь потихоньку отворилась, и в комнату проникла Рруть — разгорячённая танцами, запыхавшаяся. Напевая себе под нос вполголоса, она присела на диванчик у стены, не потрудившись разгладить предварительно юбки и смяв их. Откинулась на спинку и заболтала в воздухе изящными ножками в белых чулках, и тут только заметила Паландору.

— Ах, вот вы где, госпожа! — воскликнула она. — Я вызвалась сбегать за вами, ведь скоро подадут десерт и, к тому же, в ваше отсутствие, ваш супруг пригласил меня на танец. Я решила вам сразу рассказать сама, чтобы люди потом не болтали. Надеюсь, вас это не слишком расстроит.

— Вовсе нет, — обнадёжила её Паландора.

— А как он ведёт… Своеобразно, но уверенно, — добавила девушка и засмеялась. — Мы чуть не сбили с ног оркестрантов!

Паландора слушала её и рассеянно улыбалась. Ей пришла в голову одна идея, которая не сулила ничего хорошего, но, всё же, она была куда лучше того, что ей предстояло по завершении дня.

— Рруть, скажи мне, ты любишь меня? — обратилась она к служанке.

— Конечно! — с готовностью ответила девушка. — Вы всегда были так добры ко мне и обходительны. Просили обращаться к вам на «ты», когда нас никто не слышит, и называли своей подругой.

— А Рэдмунда ты любишь? — спросила её Паландора.

— Киана Рэдмунда? Я его совсем не знаю, но, думаю, что он хороший человек. По крайней мере, надеюсь.

— Рруть… — решилась она, наконец, потирая пальцами виски, — у меня будет к тебе одно поручение личного толка. Ты не могла бы сегодня вечером подменить меня… в моих личных покоях…

И, наклонившись к девушке, она прошептала ей на ухо ещё пару слов.

— Что? — вспыхнула служанка. — Но, киана Паландора, как можно… Я… я, право…

Паландора прижала палец к губам и посмотрела на неё такими жалостливыми глазами, что на собственные глаза Рруть навернулись слёзы.

— Я понимаю… — сказала киана. — Но сделай это, прошу тебя. Сделай это ради меня. Ради нас всех. Я не смогу, я, скорее, наложу на себя руки, чем… А, впрочем, — воскликнула она, — это тоже выход из положения!

Киана метнулась к письменному столу, так кстати подвернувшемуся рядом, достала из ящика перочинный ножик и нацелилась себе в грудь.

— Что вы делаете! — воскликнула бесхитростная служанка и подбежала к ней. — Во имя Творца, киана Паландора, остановитесь! Так и быть, я совершу то, о чём вы просите, если это для вас так важно, но я боюсь… Я даже не знаю толком, что делать… И как нам быть, если наш обман раскроют?

Паландора выронила нож из дрожащих пальцев, прижала служанку к груди, осыпала её щеки и лоб поцелуями.

— Рруть, милая Рруть… Спасибо тебе огромное… Целому небу не передать, как я тебе благодарна. Ни о чём не беспокойся, я позабочусь о том, чтобы никто ничего не заподозрил. Мы обо всём условимся позднее. А сейчас давай возвратимся к остальным, пока наше отсутствие не начало вызывать лишних подозрений.

Глава 33

Когда Паландора и Рруть вернулись к гостям, на улице уже окончательно стемнело и в зале зажгли люстры и канделябры, а высокие панорамные окна занавесили тяжёлыми бордовыми шторами. Столы накрыли новыми свежими скатертями с золотым и серебряным шитьём и подали ароматный чай с бергамотом, а к нему печенье и пирожные всевозможных сортов, варенье и яблочную и розовую пастилу. Посреди зала установили треножный деревянный постамент, на который водрузили трехъярусный белый свадебный торт, щедро украшенный кроваво-красными апельсинами. На его верхушке довольно умело изобразили бордового коня с чёрным хвостом и гривой, остановившегося напиться воды вниз по течению у водяной мельницы.

— Вот это региональный символизм, — отметил Верховный король, — сразу видно: политики дизайн проектировали.

— Папа, можно мне лошадку? — нарочито тихим голосом попросила Арисса, но не услышать её всему залу в любом случае оказалось невозможно.

— Это не у меня нужно спрашивать, — заметил он.

— Ну а если мне не дадут, ты ведь можешь им приказать? — так же тихо спросила она.

— Юная киана, — сказал король, — будьте так любезны вести себя прилично и не выпрашивать родственных преференций. В противном случае я сочту, что мне куда лучше приказать вам отправляться в постель, и оставить вас без сладкого.

Принцесса тоненько вздохнула и чуть не пропустила, как жених с невестой разрезают торт. Точнее, резал, в основном, Рэдмунд, а Паландора поддерживала его под руку без особого интереса. Когда он положил ей на блюдце первый кусок, Паландора демонстративно вернулась за стол и принялась соскребать ложечкой крем и апельсиновый мармелад по кромке. Рэдмунд пожал плечами и, чтобы не стоять с глупым видом, снял с постамента коня, водрузил его на блюдце и вручил Ариссе, которая тут же запрыгала от восторга и откусила ему хвост, но потом опомнилась и с набитым ртом поблагодарила за лошадку.

Торт постепенно расходился по кусочкам, гости занимали места за столом. Оркестр тихонько заиграл что-то своё, для атмосферы. Вновь потекли разрозненные разговоры, а Паландора продолжала ковырять торт. В любой другой день она бы с удовольствием съела его весь целиком, все три яруса, не пощадив и лошадки, но сейчас ей кусок в горло не шёл. Что за нелепость — подменить себя служанкой. Слишком много было в этом плане того, что могло бы пойти не по сценарию; только сейчас, разбирая его на части, она это заметила. Как обычно, придумала сгоряча и тут же, сломя голову, подорвалась воплощать. Но не отступать же теперь, когда Рруть уже согласилась — и потом, ничего разумнее ей в голову не приходило.

Но вот грянули туш, и прислуга распахнула плотные шторы, открыла широкие балконные створки. В залу ворвался свежий морозный воздух, запахло еловой хвоей и снегом. У балкона выстроились лакеи с ворохом пледов и