той стороны раздались возмущенные крики и даже мольбы голодных солдат — и поделом им.

Конечно, моя выходка была неразумной — надо продавать шаурму всем, вежливо при этом улыбаться, и не вызывать подозрений…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Расскажут же всем теперь, какая в новом ларьке хозяйка — сука!

Но…

Я чисто принципиально не стану готовить свою шаурму этим мерзавцам!

Ночь выдалась хлопотной — около двух ночи мой ларек атаковали рабочие, которые косяком шли с устричной фермы, усталые и голодные после смены. Брали мою горячую и свежую, с пылу с жару шаурму, ели по дороге, а потом заваливались спать.

Зато солдаты больше не подходили — видимо, Бодур уже успел растрепать товарищам, что в шаурме ему в обслуживании отказали.

Плоховато — несмотря на работников фермы, мой ночной доход снизился, что было неприятно.

Может, нужно было обслужить противного усана?

Ну, уж нет!

Я придумаю что-нибудь, но завтра, когда посплю. Сейчас почти пять утра и я еле держусь на ногах, а мне еще фаверолей на завтра мариновать!

Сделав дело, я проверила Листочка, который безмятежно спал в своей кроватке — по-прежнему с человеческими ногами и прилегла на свою кушетку.

ГЛАВА 64

Но, несмотря на усталость, сон долго не шел.

Я думала о маленьком русалочьем царе и о той ответственности за него, которая лежала теперь на моих плечах.

А еще это дурацкое условие — я должна опозорить Грэма, чтобы нас развели в Храме Ньерда!

Интересно, чем таким я могла бы его опозорить, да еще и при трех свидетелях?

Ничего на ум не приходит, хотя…

Как будто почувствовав мое состояние, Буль тихонько прошлепал ко мне своими ластами и положил мордочку на край кушетки.

Я погладила его по мягкой бархатистой шерстке и не заметила, как заснула.

Сначала мне снился Грэм. Чудной сон — как будто мы с ним вместе что-то закапывали в саду, кажется, это были изумруды. Мы вместе зачем-то накрыли их стеклом и стали любоваться, как блестят камни, переливаясь магическим сиянием.

Я вглядывалась в него изо всех сил, так что от блеска стало больно глазам, и вскоре поняла, что никакие это не камушки. Это блестела при рассветных лучах чешуя Дэйгана, который купался в море.

Самое удивительное, что я тоже оказалась в воде.

Отдаленный шум волн напоминал ровное дыхание спящего гиганта. На горизонте медленно раскрывался первый лучик солнца, окрашивая небо в оранжевые и розовые оттенки.

Вода мерцала серебром, словно тысячи бриллиантов. Мир казался таким спокойным и чистым, словно все заботы и тревоги унесло море, оставив лишь тишину и гармонию.

Я медленно рассекала прохладную воду, а Дэйган скользил рядом, увивался вокруг меня, и мне было совсем не страшно рядом с таким грозным жутким существом.

Наоборот, я чувствовала безопасность и комфорт, чувствовала, что дракон меня оберегает…

Даже удивительно, что у такого гада, как Грэм, такой спокойный и благородный сиблинг.

Ободряющий сон, приятное утреннее купание в безмятежно-спокойном, теплом, лазурном море…

Мы с драконом подплыли к берегу, Дэйган скользил вокруг меня и брызгался водой, а потом уже знакомым мне движением опустил голову, чтобы я его погладила.

Но едва я прикоснулась к гладкой влажной чешуе, как Дэйган исчез, а я…

Меня как будто ударило обухом по голове, потому что я поняла, что это не сон!

Все слишком осязаемо, слишком реально.

Я действительно находилась не в своем ларечке с шаурмой, а в море, на диком пляже!

Сон перешел в реальность! И, подозреваю я, к этому приложил руку, точнее, лапу один хитрющий зеленющий морской дракон!

Да, я стою по грудь в плавно накатывающей на берег воде, и вижу золотистое песчаное дно.

А еще я вижу, точнее, чувствую, что на мне ничего нет!

Вот вообще ничего.

Я голая!

Ой, мамочка, и вот как мне теперь выйти из воды?

— Дэйган! — возмущенно позвала я. — Дэйган, немедленно вернись и перенеси меня обратно, где взял! Или выдай хоть какую-нибудь одежду! Ты — вредный, бессовестный и наглый дракон, знаешь об этом? Как я теперь, по-твоему, должна идти через весь город? В чем мать родила, что ли? Дэйган! Все, ты испортил мое хорошее о тебе мнение, понял?

Так ладно, не будем паниковать, а будем думать!

Где я вообще нахожусь, на каком пляже?

Вроде, место знакомое.

Вон какая-то пальма растет. Сделаю себе юбочку из листов, как из «Чунги-чанги»…

О боже!

Ну, просто рука-лицо!

Даже теоретически, если я настолько безумна, что готова показаться в одеянии из пальмовых листов на людях, смастерить его не получится — слишком они узкие.

Да и вообще…

— Дэйган! Это уже не смешно! Верни меня на место! Быстро возврати меня в мой ларек, и ты вернешь мое к тебе доверие.

Но ответом мне было лишь молчание.

Нет, плавать голышом в утренней морской водичке, конечно, великолепно, но, черт побери!

Я, прищурившись, разглядывала пляж, пытаясь найти на нем хоть что-то, что можно было приспособить под одежду, как вдруг…

Нет!

Только не это!

Казалось, что сделать мое бедственное положение еще хуже невозможно.

Но это только казалось.

Потому что на берег вышел Грэм Фрэйзер.

Собственной персоной.

Теперь понятно, почему этот пляж показался мне знакомым.

Это был его личный пляж! Рядом с его поместьем.

Ну почему я так влипла?

Боже мой, почему я не русалка, как Листочек? Сейчас бы отрастила себе хвост и спокойно уплыла отсюда к едрене фене!

Или бы набросилась на Фрейзера и сожрала его. Тоже, как вариант.

Увы, вместо этого я едва-едва успела скользнуть за какой-то камень и притаиться там. Но укрытие было ненадежным.

— Дэйган, ты бессовестный провокатор! — злобно прошипела себе под нос, осторожно выглядывая из-за камня. — Больше никаких ночных купаний!

Но я могла ругаться на морского дракона сколько угодно — толку-то от этого было?

Между тем Грэм, на котором была лишь белая рубаха и черные в обтяжку штаны, запросто это все скинул и направился к воде.

А я с трудом попыталась удержать отпавшую челюсть.

ГЛАВА 65

Никаких плавок там у него не было.

Закрыв рот рукой, я испуганно нырнула за свою скалу — вид обнаженного Грэма Фрейзера, меня, определенно, шокировал.

Я никогда в жизни не видела такого красивого мужского тела. Вживую, на не на экране телевизора и не на картинках в журналах.

Его торс был как произведение искусства — каждый мускул вырисовывался с такой яркостью и выразительностью, будто был высечен из мрамора. Каждый изгиб, каждая