прихватил в палатке, и посветил им в сторону машины. Сказать, что я пересрался, это ещё ничего не сказать. Некогда новенький джип Игната был разбит вдребезги. Стёкла выбиты, колёса спущены, а задняя дверь приоткрыта.

– О боже… – выпалила Марина.

Я залез в салон. Железная дубинка Игната так и лежала на заднем сиденье.

– Подержи – сказал я, протянув свою деревянную дубинку Марине.

Достав тяжёлую железную дубинку с заднего сиденья, я в какой-то степени почувствовал себя в безопасности.

– Божечки! Где Игнат? Что с моим Игнатом! – начала кричать Таня.

– Да помолчи ты. Надо ментов вызывать. – произнёс я, не найдя больше выходов из ситуации.

– Все телефоны в палатках… – с ужасом подметила Марина.

– Ну значит, возвращаемся в лагерь. – неуверенно сказал я, и направился к тропинке.

***

По дороге назад ничего не произошло. Когда вернулись в наш лагерь, то немного успокоились. Никто за полчаса ничего не тронул. Костёр, правда, стал слегка слабее гореть. Подкинув хвороста в костёр, я, передав дубинку Игната Тане, достал свой телефон из палатки. Для начала я попытался связаться с Игнатом. Когда в соседней палатке раздался дурацкий гудок его телефона, я понял, что это не просто глупая, это тупая затея. Ну как я не догадался, что телефон Игнат оставил там же, где все остальные.

Тогда я стал набирать полицию, как вдруг рядом со мной что-то очень быстро пролетело. Что-то большое, и со свистом. В следующий момент Марина издала пронзительный вопль, я тоже еле сдержал крик. Стрела из арбалета, которая пролетела в нескольких сантиметрах от меня, угодила Тане прямо в лоб. Бедняжка даже ничего не поняла и не осознала. Она просто посмотрела на торчащую из собственной головы стрелу, попыталась её вытащить, и когда кровь натекла на глаза, упала замертво.

Марина продолжала вопить, а я со сверхскоростью повернулся к танцующему лесу. Рядом с одним из изогнутых стволов стоял тот мудак в капюшоне, и заряжал арбалет. Вдруг откуда-то из тьмы вылетела ещё одна стрела, я частично успел увернуться. Вместо головы стрела попала в моё левое плечо. Руку пронзила адская боль, Марина закричала ещё громче. Я пулей бросился к Марине, схватил её за руку, и побежал подальше от этих ублюдков. Рядом с нами пролетела ещё одна стрела, и угодила в кусты.

Я не знал, куда бежать. Я просто держал Марину за руку, и бежал дальше в лес, ломая ветки, задевая всю возможную растительность. Когда моё сердце билось с ужасной скоростью, а Марина, в слезах, еле дышала, мы остановились. Освещения от костра я уже не видел, значит, убежали далеко. Я достал фонарь, и осветил местность. Деревья, деревья, и ещё раз деревья. Марина уселась на траву, и отложила мою дубинку. Я тоже присел на корточки, аккуратно положил на землю фонарь (так, чтобы он светил преимущественно на мою левую руку) и рассмотрел стрелу. Слава богу, вошла она не глубоко, и кость не пробила. Теперь осталось самое больное – вытащить её.

– Боже, Данилушка, ты ранен! – только сейчас заметила Марина.

– Пустяки, щас вытащу её.

– А вдруг будет заражение крови!? Не надо! – запаниковала Марина.

– Да не ори ты! Хочешь, чтобы эти суки нас нашли!?

Марина замолчала. Мне чертовски было страшно, я осматривался по сторонам, прислушивался к каждому шороху. Я ведь даже не вступал с этими падлами в бой. А Игнат, скорее всего, пытался. И неудачно. Теперь нужно набрать волю в кулак, и вытащить эту стрелу.

Я вырвал клочок рукава своей футболки, и засунул кляпом в рот. Потом взялся за стрелу, досчитал до трёх, и выдернул. Твою же мать! Такой боли я никогда не испытывал! Казалось, руку режут миллионами ножиков, причём не просто режут. Их втыкают, и прокручивают под мясом. Брызнула кровь, я отбросил стрелу в кусты, достал свой импровизированный кляп изо-рта, и перевязал рану. Шансы заражения крови оставались высокими. Я ведь даже рану ничем не обработал. Марина с ужасом глядела на эту картину, и опять начала рыдать. Тихо и жалобно.

Кряхтя, я поднял с земли фонарик, и осветил местность. Одни деревья да кусты, ничего примечательного. Мразей в капюшонах не было. Под хныканья Марины я присел на корточки, пытаясь найти выход из ситуации. Я ведь всегда находил выход. Это же я дал взятку менту, когда Игната арестовали за пьяное вождение. Это же я десять лет назад договорился с ректором универа, чтобы Таньку Игната взяли на экономический. Именно я спас кота из запертой ванны, взломав замок двери скрепкой. Но твою-ж налево, это совсем другое. Сейчас я хрен знает где, Танька мертва, Игнат возможно тоже, а я ранен. Меня пытаются убить двое ублюдков в капюшонах (а может, их больше), а я даже не могу позвонить в полицию, потому что просрал телефон. Я честно не знал, что делать…

Ничего лучше не придумав, я поднялся, взял за руку заплаканную Марину, и направился в неизвестность. Кажется, на юг. Лес сгущался, моя рука ужасно ныла, а моя импровизированная повязка полностью пропиталась кровью. Я остановился.

– Погоди, – тихо произнёс я и сдёрнул повязку с раны.

Руку пробила очередная вспышка невыносимой боли. Я отодрал клочок второго рукава своей футболки, и перевязал рану более-менее чистой повязкой. Подумаешь, слегка испачкалась в сосновых иголках и траве.

– Данечка, что нам делать!? – тихо спросила Марина, всматриваясь в лесную тьму.

Я боялся ей сказать, что не знаю. Так она запаникует ещё сильнее. Я быстро прокрутил в голове, что можно ответить, и сказал первый придуманный вариант:

– Нужно вернуться к машине. Может, сможем завести. А там и до трассы недалеко.

Я понимал, что план – говно, но других путей решения проблемы я не видел.

– Ты уверен? А вдруг там эти? – спросила Марина.

– Уверен. – как бы странно не прозвучало, неуверенно произнёс я.

Марина осмотрелась по сторонам и посмотрела на меня полными надежд глазами. Надежд, что я спасу её.

– Пошли давай. – сказал я и направился обратно на север.

Сейчас никаких ориентиров не было. Костёр остался где-то в стороне, хотя, возможно, его и вовсе затушили. Я не представлял, как мы будем добираться до машины.

Мы шли, под ногами хрустели ветки и шелестела трава. На небе появились звёзды. Часов одиннадцать вечера уже, а может полночь. Лесная тьма давила на глаза и создавала впечатление, что ты в плену. Впечатление некой обречённости. Дерево сменялось деревом, в какой-то момент я начал осознавать, что мы заблудились.

Далее всё стало развиваться очень стремительно. Произошло то, чего я больше всего боялся.