– Да что вы знаете о жертвах! – огрызнулся Олаф Берг.

– Например, что городской судья идет на убийство члена совета, – спокойно ответил ему Август. – Мне кажется, что вы отравили его. А потом скрыли его тело в болоте.

Он хотел добавить «как и меня», но не стал.

Итак, испуганный и взвинченный вид судьи говорил о многом.

– Что за вздор? У вас нет доказательств!

– Когда у нас случился привал, вы и господин Торсон пили из одной фляжки, нам же с Гуннаром дали выпить из другой. Остатки вы вылили в огонь.

– Тогда почему же я не отравлен? – не отрицая теории доктора, возмутился Олаф.

– Выпили заранее противоядие.

Повисло долгое тяжелое молчание, которое нарушил полицейский Лейф Хансен:

– Вы сказали, это был несчастный случай.

– Так и есть, – устало заявил Олаф Берг.

Он сел обратно на стул, сложил перед собой руки и положил на них лицо.

– Я дал ему немного опиума, чтобы поселить в его сердце страх и отвадить от болот. – Он тяжело выдохнул. – Но я не знал, что этот дурак полезет в болото! – голос в конце дрогнул.

– Но вы стреляли в господина Моргана, – сурово напомнил Магнус.

Олаф Берг не ответил, лишь еще больше погрузил лицо в свои ладони.

– Почему вы так храните эту тайну? – спросил Карл.

– Вы помните, что я говорил о моем отце? – обратился судья Берг к мэру. – Вы помните, что я говорил о нелегких решениях, что выпали на его долю?

Карл молча кивнул. Остальные, видя, что Олаф больше не отпирается, ждали от него объяснений.

– Я не думаю, что вы мне поверите, но…

6

Замок семьи Форсберг не всегда был окружен мрачными болотами и дикими лесами. Сорок лет назад это было величественное строение, что возвышалось вдалеке, на фоне могучих гор. Люди смотрели на него с почтением. Семья Форсберг пользовалась уважением и доверием.

Судьба сыграла с ними злую шутку, превратив некогда процветающее место в край, где проклятие обрело власть. Деревья раскинули пышные ветви и сомкнули их, накрыв долину тенями. Земля вздыбилась и наполнилась талыми водами, превратившись в трясину, дабы навсегда поглотить тропу, ведущую к замку. Сама природа решила скрыть от жителей то зло, что приключилось в этих стенах. Время не пощадило каменные стены и опорные балки. С каждым годом, когда сходили снега, замок все больше походил на останки горного великана, что встретил свою смерть в огне.

Все началось с отчаяния Густава Форсберга, главы семьи. Его дети заболели, и никакие врачи не могли помочь им. Тогда он обратился к темным силам, заключив сделку, которая принесла больше зла, чем спасения. Он решил обменять жизни горожан на жизнь своих детей. По городу поползли слухи, что те, кто уходит по доброй воле в замок, ища спасения, больше не возвращаются.

Первым на это обратил внимание отец Ингрид, доктор Ларсен. Он наблюдал нескольких детей, что жаловались на недомогания, но явными симптомами холеры не обладали. Они ушли спросить совета, но больше от них вестей не поступало. Затем тревогу забил судья Конрад Берг.

Его сын Олаф все чаще жаловался на мучительные головные боли и бессонные ночи. Он рассказывал отцу, что видит ночные кошмары, которые не дают ему покоя и преследуют его даже в моменты, когда он пытается заснуть.

Доктор Ларсен и судья Берг встретились с мэром Стигом Хансеном, чтобы обсудить свои подозрения и обменяться догадками. Они поделились беспокойством по поводу странных слухов, которые множились в городе, особенно о замке Форсберга, стоявшем в стороне от Гримсвика. К их удивлению, мэр признался, что его сын Лейф также страдал от бессонницы и навязчивой мелодии, что слышалась ему каждую ночь.

– Что же нам делать, господа? – в отчаянии спросил Эдмунд Ларсен, когда совет собрался следующим днем. – Мои девочки, Ингрид и Анна, жалуются на головную боль. Их одолевают кошмары, и я не знаю, как им помочь.

– Мы должны навестить Густава, ибо корнем всех слухов является его дом, – с серьезным видом заметил Конрад Берг. – И лично увидеть, какой уход получают наши граждане.

Тем же вечером, заручившись поддержкой юного священника Матиаса, они вчетвером собрались у тяжелых черных ворот замка Форсберга. В воздухе висел холод осенней ночи, и густые тени падали на дорогу, ведущую к проклятому месту. Прямо из мрака навстречу им вышел сам Густав Форсберг. Его лицо было осунувшимся, как будто тяготы последних дней и бессонные ночи отпечатались на его чертах. Темные круги под глазами и нервные движения рук говорили о внутреннем мучении, которое он уже не мог скрывать.

– Что привело вас сюда в столь жестокий час? – слабо спросил он, прислонившись к воротам.

Господин Форсберг предстал перед ними не как тот гордый владелец замка, каким был когда-то, а скорее как тень самого себя. Его тонкие пальцы беспрестанно дрожали, как будто его бил лихорадочный озноб, а ноги едва держали его, подогнувшись в коленях. Лицо было изможденным, с глубокими морщинами, словно каждое мгновение последних лет съедало его изнутри.

Доктор Ларсен и мэр обменялись короткими взглядами, затем шагнул вперед судья Берг.

– Мы желаем осмотреть больных, – сказал Конрад Берг требовательным тоном. – Мэр Хансен дал нам свое разрешение. С нами и воля Божья. – Он рукой указал на Матиаса.

Густав ответил то ли смехом, то ли кашлем.

– На этой земле разрешение мэра значит не больше, чем ветер, несущийся по болотам. Прошу покинуть мою землю по доброй воле. Ибо за этими стенами поселилось зло.

– Мы знаем, – перебил его мэр Хансен. – Потому и пришли.

– Для вашего же блага, господа, я не позволю вам переступить порог своего дома. Иначе я не ручаюсь за ваши жизни.

– Не смей мне угрожать! – взорвался судья. – Ты хоть знаешь, с кем ты говоришь?! Ты решил, что твое богатство укроет тебя от закона?! – Конрад встал вплотную к воротам, так что их лица были практически вплотную. – Либо ты откроешь эти ворота сам, либо закон!

Тяжело вздохнув, Густав отошел от них, так чтобы свет от факела не доставал до него.

– Увы, ваш закон бесполезен, – он развел руки, – как и вы сами!

Снова смех сквозь кашель, от которого у Конрада вскипела кровь.

– Вы пожалеете, господин Форсберг! – выкрикнул он. – Как и ведьма, что поселилась в вашем замке!

Уходя, Густав пожал плечами и громко ответил:

– Уже жалею!

Оставшись наедине с товарищами, судья Берг не мог больше сдерживать свою ярость. Он сделал несколько шагов вперед, сжал кулаки и, глядя на дверь, где только что исчез Густав Форсберг, резко выпалил:

– Он же явно издевается! –