со-огну и по-орву! Достали вы нас, ублюдки! До-остали! Убирайтесь гады! – Георгий стрелял до тех пор, пока пулемёт не заклинило и не закончились в магазине патроны, а потом упал грудью на землю и зарыдал.

***

В роте Шестопалова с учётом последнего пополнения было сто двадцать бойцов, но после этого авианалёта в строю осталось тридцать семь человек, двадцать восемь были раненными и тяжело раненными, а остальные составили безвозвратные потери. Точно такая же картина наблюдалась и в остальных ротах батальона старшего лейтенанта Тихона Ламко, и в соседнем батальоне, где даже погиб комбат, капитан Масленников.

Командарм 40-й генерал-полковник Кирилл Семенович Москаленко только что вернулся с передовой, где он несколько часов отслеживал, как идёт переправа его подразделений, и впечатления у него от увиденного были очень тягостные. Переправа проходила поспешно и плохо организованно, подразделения 40-й при этой переправе несли значительные потери, крайне мало было плавсредств, в основном подразделения переправлялись на самодельных, наспех сколоченных плотах, а то и на лодках. Но Москаленко понимал и эту поспешность командования, она в какой-то степени была оправданна, ведь противнику нельзя было давать времени на укрепления своих позиций. И теперь Москаленко нервно вышагивал по командному пункту и ждал, когда его соединят с командующим фронтом, генералом армии Ватутиным.

Наконец-то адъютант радостно сообщил, что нарушенную после немецкого артобстрела линию телефонной связи восстановили, и Москаленко услышал знакомый голос:

– Как дела, Кирилл Семёнович? – после того, как Ватутин поприветствовал командарма, он тут же сходу спросил о сложившейся обстановке.

– Сказать честно, товарищ командующий?

– Говори, как есть.

– Плохо.

– Ты про Букринский плацдарм?

– Про он самый!

– Что там?

– Это сейчас моя самая большая головная боль! Спать из-за него уже не могу!

– Н-ну… ну да, я тебя понимаю.

– Это уже настоящая мясорубка, Николай Федорович. Каждый день оттуда вывозим сотни раненных и столько же трупов. Нашим там сильно не хватает огневой поддержки и нас очень неважно подстраховывают летуны.

– А что летуны?

– По поводу них хочется материться, простите, товарищ командующий, но это так. Их уже все матерят! Ну и как ещё по-другому скажешь? Ну, вот посудите сами, сегодня был небывалой интенсивности авианалёт противника на этот плацдарм, в полку Кузминова потери превысили шестьсот человек. Ше-естьсот! Я не оговорился! Ещё один такой авианалёт и от его полка ничего не останется. Погиб капитан Масленников, командир второго батальона, легкое ранение получил сам комполка, майор Кузминов, но он отказался от эвакуации. Нашим на этом плацдарме не хватает много чего, в том числе и боеприпасов… Если ничего не изменится, то мы не сможем удержать плацдарм, и все, кто там еще находятся, погибнут. Надо что-то срочно решать.

Ватутин замолчал, он долго что-то обдумывал, а командарм 40-й терпеливо ждал.

Москаленко услышал, как командующий Воронежским фронтом обратился к кому-то за разъяснением, по всей видимости, он что-то спрашивал или уточнял у своего начштаба, генерал-лейтенанта Иванова. Переговорив с ним, он вновь вернулся к разговору с Москаленко:

– Кирилл Семёнович, я все понял. Не паникуй!

– Ну как тут не паниковать?!

– Мы тут с Семёном Павловичем (Ивановым) обсудили сложившееся положение и пришли к выводу, что сможем для вас кое-что сделать. Усилим вас артиллерией и минометчиками, и вам будет дополнительно выделена авиация.

– Когда, товарищ командующий?

– Перегруппировку проведём оперативно и уже через два дня к вам перебросим несколько батарей. А две эскадрильи перебазируем на ближайший к вам аэродром уже завтра.

– Спасибо.

– Вы только держитесь.

– Будем держаться, товарищ командующий.

– Поймите, плацдарм надо сохранить любой ценой. Это очень важно, и я думаю вы это сами прекрасно понимаете.

– Да, конечно понимаем,– ответил Москаленко.

***

Георгий лично вызвался похоронить своего друга. Он никому это дело не собирался передоверять. И потом, он не хотел, чтобы останки друга были захоронены в наспех выкопанной братской могиле.

Собрав останки в плащ палатку, и взяв сапёрную лопатку, Георгий направился в ближайшую лощину, которая начиналась метрах в двухстах пятидесяти от передовой.

Выбрав место, там, где протекал ручей, Георгий начал копать. Земля была промёрзлая и плохо поддавалась. Георгий копал и одновременно глотал слёзы, которые текли у него не переставая, и он никак не мог их унять.

Ещё раз осмотрев останки, он всё, что осталось от друга, сложил компактно и затем разместил эти останки на самое дно ямы и начал насыпать холмик. Сверху поставил каску друга, всю безбожно помятую, и вдавил деревяшку, на которой нацарапал надпись: «Рядовой 293-й стрелковой дивизии Скоробогатов Михаил Петрович 4.07.25 – 28.10.1943гг. После всего пережитого Георгий обессилил и присел у могильного холмика. Его знобило и корёжило, и боль в ушах ещё не совсем прошла. Он был полностью истощён и морально, и физически, и даже не заметил, как забылся.

***

Выпускной у Георгия состоялся в конце мая 1941-го. После торжественной линейки их кампания договорилась собраться в Городском саду. Этот сад располагался в центре Семипалатинска, на том месте, где сейчас находится Медакадемия. Он был огорожен железной решёткой на бетонном основании и доходил до самой протоки Иртыша.

Сад был живописный, и молодёжь любила в нём проводить свободное время. В нём можно было не только прогуливаться или уединяться в беседках, но там можно было и купить мороженое, квас или лимонад, а по воскресеньям там появлялись шашлычники, продавцы шаров и прочие мелкие торговцы.

Кто-то из их кампании пообещал принести пять бутылок шампанского, кажется, это пообещал Ринат Ахметшин. Да, наверное, именно он. Ведь у Ахметшина отец был директором продуктовой базы, и Ринат часто их кампанию снабжал чем-нибудь редким и вкусненьким. Ну а на этот раз он пообещал впервые достать вот такой уже взрослый, хотя и слабоалкогольный напиток. Но прежде в их школе, в Первой имени Чернышевского, должна была состояться торжественная церемония. По традиции на ней присутствовать будут и родители выпускников, и комсомольское руководство, и кто-то из Гороно. Ждали и Первого секретаря Семипалатинского горкома партии. Он тоже пообещал побывать и выступить с напутственной речью.

А перед выпускным Георгий с Таней Ветлугиной, комсомолкой и круглой отличницей, редактором их школьной стенгазеты, две недели готовили последний свой спец выпуск. Им помогали и другие ребята, но основная тяжесть по выпуску праздничного номера, конечно же, легла на их плечи. Таня собирала материалы и занималась их редактированием, а Георгий эти материалы оформлял. А ещё Таня готовила свой номер для концерта, который должен был состояться после линейки. Разумеется, Таня собиралась прочитать одно из стихотворений обожаемого ею Есенина. Таня была очень ответственной девушкой и требовала от Георгия, чтобы их последняя стенгазета стала