Макарова. Пули, выпущенные из него, аккуратно ложились в круги мишени, всё больше приближаясь к заветной десятке. Это было для Яшки удивительно и неожиданно. Выходило, что он способен не только носить оружие, как бутафорию, но и стрелять из него. Значит, он по-прежнему мужчина, который в состоянии защитить не только себя, но и при необходимости кого-то другого. Совсем немного, оказывается, нужно, чтобы чувствовать себя на этом свете поуверенней, если уж в каких-то других вещах не сильно везёт или тебя принимают совсем не за того, кто ты есть на самом деле.

Работать охранником Яшке на первых порах даже понравилось. Правда, стоять у ворот школы на солнцепёке и зорко следить – нет, не за появлением гипотетических террористов, – а за проверяющими, занятие не ахти какое интересное. Тем не менее ему украдкой удавалось почитать книгу, а чаще он строчил свои мысли в блокноте, раздумывал о жизни или слушал в наушниках любимых «Битлс».

Потом работа поблизости от дома закончилась, и его стали возить в поселения, далеко за черту города, где тоже были школы, иешивы и детские сады. Работать в поселениях оказалось легче, потому что народ там был более спокойный и дисциплинированный, чем в городе, да и проверяющие совсем другие – меньше обращали внимание на внешнюю атрибутику, а больше следили за качеством охраны. Оно и понятно: поселения находятся среди враждебных арабских деревень, и опасность проникновения террористов здесь достаточно высока. Тут уже не до показухи и внешнего вида охранника, было бы всё спокойно.

С первых минут Яшка стал с интересом наблюдать за местной публикой. Поселенцы – люди совсем не такие, как в городе. Поначалу ему казалось, что религиозные люди изначально замкнуты, неохотно идут на контакт со светскими, такими, как, например, он. А выходило наоборот. Недоверчивость и подозрительность к городским жителям здесь отсутствовали напрочь. Если уж ты появился в поселении и появился не просто так, а охранять детей в садике или школе, значит, ты не чужой. Было удивительно, что здесь никто не отворачивался при встрече и не проходил мимо, а обязательно останавливался, здоровался, перебрасывался парой-другой фраз, пускай ничего не значащих, но всё же… Это было так не похоже на город, где и знакомые-то тебя не всегда замечали. А иногда не хотели замечать…

И хоть в поселениях русскоязычной публики почти не было, Яшка не чувствовал себя чужим. Его убогий иврит местные жители воспринимали терпеливо, при случае помогали со сложной фразой и за спиной не крутили пальцем у виска, мол, ущербный ты человек, если так и не научился складно излагать свои мысли на языке предков.

И ещё, они безраздельно доверяли ему. Особенно в таких вещах, на которые при другом раскладе ни за что не отважились бы. Поселенцы, в большинстве своём носившие оружие, спокойно давали посмотреть свои тяжёлые «галили» и М-16, лёгкие, почти игрушечные, автоматы «узи», армейские пистолеты «иерихо» и браунинги. Яшка тоже показывал свой стёртый почти до блеска воронёный парабеллум в потрескавшейся старой кобуре. Многие посмеивались над его допотопным оружием, но великодушно махали руками, мол, дай-то бог, чтобы стрелять из него не пришлось, а уж если придётся, то пули в нём такие же круглые, как и в других пистолетах. Главное, не оружие, а то, в чьих оно руках…

В последнее время Яшка работал в одном из поселений на границе с большим арабским городом Хевроном, находившемся в окружении доброго десятка недобрых арабских деревень, из которых, по словам поселенцев, не раз выходили на своё чёрное дело террористы-смертники. Эти безумцы зловонной чёрной жижей расползались по израильским городам и поселениям, чтобы убивать невинных людей, а один из них несколько лет назад даже проник в столовую большой армейской иешивы в поселении, где сейчас работал Яшка, и взорвал себя в гуще солдат. Фотографии погибших до сих пор висели на стене столовой, и около них всегда горели поминальные свечи…

Но армейскую иешиву охраняли сами учащиеся, а Яшка работал в детской иешиве неподалеку, в которой учились мальчишки до армии. Раз в час он совершал обход своих «владений», остальное время сидел неподалеку от ворот в высокой решётчатой ограде, опоясывающей обе иешивы, и разглядывал чудесные пейзажи вокруг.

Пейзажи были действительно замечательными. Поселение находилось на высоком холме, а внизу на многие километры вокруг расстилалась каменистая долина, изрезанная тонкими причудливо изгибающимися лентами дорог. То здесь, то там белели аккуратные кубики домов арабских деревень, окружённые низкими стенами из необработанных камней, и такими они казались издали мирными и спокойными…

Когда Яшка работал с вечера до утра, то любовался закатами и рассветами, которые тоже были здесь совершенно замечательными. Правда, после бессонной ночи спать хотелось неимоверно, и впечатление от первых рассветных лучей смазывала усталость, но всё равно это было здорово. В городе среди не остывших за ночь стен и всевозможных уличных испарений такой красоты не увидишь.

Вечерами около него собирались ученики иешивы. Они приносили стулья или рассаживались на земле и слушали его, а он всегда что-то рассказывал. Порой пересказывал прочитанные книжки или просмотренные фильмы, иногда сам сочинял на ходу, и каждый раз чувствовал, что говорит на иврите всё свободней, а его понимают всё больше и больше. Подобные посиделки заканчивались далеко за полночь, но и когда все, зевая, расходились спать, Яшке было не скучно. Он глядел на холмы, на редкие огни на горизонте, слушал звуки невидимых автомобилей с шоссе и разноголосое кукареканье петухов, которые, вопреки сложившемуся стереотипу, голосили не только на рассвете, а всю ночь напролёт. Что уж говорить о людях, если даже петухи не подчинялись здесь законам природы…

В этих благословенных библейских местах вместе с ночной прохладой и запахом остывающих камней расстилались такое умиротворение и такой покой, что не хотелось даже шевелиться на своём жёстком стуле. Неужели кто-то осмеливается нарушать сложившийся тысячелетиями порядок вещей на этой земле? Даже плохих мыслей, казалось, в голове возникнуть не должно в таком месте и в такое время.

При этом редкие ночные выстрелы, доносившиеся из мрака, казались какими-то невзаправдашними, напоминающими мирный стук закрывающейся калитки. Но это были выстрелы, и не обращать на них внимания Яшка не имел права. Может, это учебные стрельбы, ведь тут совсем недалеко военная база? Он переводил взгляд на ярко освещенные бетонные казармы внизу у дороги, обнесённые забором с колючей проволокой, но там в ночное время было чаще всего безлюдно и тихо. Лишь на вышках иногда поблёскивали оптикой приборы ночного видения у часовых. Это успокаивало: не один он бодрствует в этот