Разговор происходил на пляже.

– Да вот сейчас и испробуйте, – посоветовала ей старуха Закрепина. – Покуда еще рано. Публики немного.

– Нет, сегодня я не буду. Я уж брала сегодня морские ванны, а два раза в день купаться в морской воде вредно, – отвечала Глафира Семеновна. – Это мне доктор говорил. Да и костюма у меня с собой нет. Да и с мужем надо посоветоваться. Лучше я завтра.

– Ну, завтра так завтра.

Вечером, после обеда, супруги Ивановы были дома и пили чай. Были у них и старуха Закрепина с своим племянником доктором Потрашовым. Закрепина и Потрашов часто ходили к Ивановым по вечерам пить чай, так как у Ивановых был самовар. Доктор и Николай Иванович играли в шашки. Старуха Закрепина с собачонкой Бобкой на коленях раскладывала гранпасьянс маленькими французскими картами с золотым обрезом, а Глафира Семеновна, сидя около самовара, только следила за раскладыванием. Вдруг она обратилась к мужу и сказала:

– Ты знай, Николай, завтра я решила начать купаться на Гран-Плаже.

Тот поднял голову и удивленно проговорил:

– Но, матушка… Как же это так?.. Ты шутишь, что ли?

– Вовсе не шучу. Надо же когда-нибудь начинать…

– Однако ты говорила… Ты других осуждала…

– Мало ли что говорила! А теперь вижу, что тут ничего такого особенного и срамного нет, если все купаются. Вот и Софья Савельевна то же самое говорит, – кивнула Глафира Семеновна на старуху Закрепину.

– Да пускай купается. Вам-то что! – откликнулась Закрепина, раскладывая карты.

– Как что? Позвольте… Ведь я муж… Ну, что за радость, вдруг на нее все бинокли направятся? Да еще, чего доброго, фотографию снимут… – говорил Николай Иванович, перестав играть в шашки.

– Уж что фотографию-то снимут – это наверное, – подхватил доктор. – И прежде всего мой патрон, фабрикант. У него целая коллекция купающихся здесь женщин. Один из его прихлебателей всюду таскает за ним ящик для моментального фотографирования. Чик – и Глафира Семеновна на пластинке… А затем проявлять в Гран-отель пошлет. Здесь в каждой большой гостинице есть комната для проявлений.

– Позвольте… Но я даже вовсе не желаю… – заявил Николай Иванович.

– Желайте или не желайте, а все равно снимут, – проговорил доктор и прибавил, указывая на шашечную доску: – Ходите, ходите. Вам ходить.

– Но я даже вовсе не желаю, чтобы жена моя и купалась на Гран-Плаже.

– Да я тебя и спрашивать не буду, если уж решила, – отрезала супруга. – Должен быть и тому благодарен, что я тебя предупреждаю. Купальный костюм у меня есть отличный, так чего же еще мне! Ты ведь знаешь же, что я самый лучший костюм себе купила. Зачем же тогда было покупать?

– Но ведь ты хотела купаться в Порт-Вье, в тихой бухточке.

– Мало ли что хотела! И ты хотел там же купаться, однако теперь купаешься на Гран-Плаже.

– Ты и я! – воскликнул муж. – Мне кажется, это разница. Я мужчина, а ты женщина…

– Играйте же, Николай Иваныч. Полно вам горячиться, – останавливал его доктор.

Николай Иванович уже вскочил со стула и забегал по комнате.

– Как тут не горячиться, если жена хочет при всей публике акробатку из себя изображать! – кричал он.

– Однако же ведь все изображают. Мадам Оглоткова изображает, губернаторша уж генеральша – и та изображает. Приехала сюда из Петербурга мясничиха Хапартова – и та изображает. Значит, уж здесь так принято. Люди ложь – и мы тож. А ты знаешь, на людях и смерть красна, – доказывала мужу Глафира Семеновна.

– Да пойми ты, глупая женщина, ведь с тебя со всех сторон фотографии поснимают и будут всем показывать, какая ты спереди, сзади и с боков.

– А снимут фотографию, так, значит, стоит снимать, значит, у меня все хорошо. Спереди, сзади и с боков хорошо. А что хорошо, того таить нечего. Вот как я рассуждаю.

– Что ты говоришь! Боже мой, что ты говоришь! Вот уж набиаррилась-то!

Муж схватился за голову.

– Да, набиаррилась. И что ж из этого? Для того сюда ехали, чтобы набиарриться. С волками жить – по-волчьи и выть.

– Бесстыдство, бесстыдство!

– Сам бесстыдник.

Доктор сбил шашки. Началась супружеская стычка. Бобка на руках Закрепиной принялся лаять. Доктору и его тетке Закрепиной ничего больше не оставалось, как уйти, что они и сделали, распростившись с супругами Ивановыми до завтра.

Николай Иванович и Глафира Семеновна, и по уходе гостей, продолжали еще переругиваться.

32

Перебранка из-за купания на Гран-Плаже продолжалась у супругов Ивановых и наутро.

Утром Николай Иванович только еще проснулся, а уж Глафира Семеновна была вставши. Она была одета в ярко-красный купальный костюм, плотно облегавший ее полное тело, и позировала перед большим зеркалом, вделанным в платяной шкаф. Она то поднимала руки, то опускала их, отставляла ногу, приседала, подпрыгивала. На голове ее красовался такой же ярко-красный берет, а ноги были обуты в белые полотняные купальные башмаки с веревочными подошвами, привязанные красными лентами, концы которых переплетались по голым икрам. Позируя, Глафира Семеновна то улыбалась в зеркало, то делала серьезное лицо. Вот она выбила из-под берета прядь своих волос и распустила ее по щеке. Одним словом, перед зеркалом шла полная репетиция купания.

Николай Иванович, лежа в постели, молча долго смотрел на жену и наконец воскликнул:

– Ловко! Только замужним женщинам такие курбеты и делать!

Глафира Семеновна вздрогнула и схватилась за сердце.

– Дурак! Как испугал! Притворяешься спящим и потом вдруг выпаливаешь! – проговорила она. – Разве можно так пугать!

– Ничего… Продолжай, продолжай… Кто такой обезьяной на шарманке вырядился для публики, тот не пугливого десятка, – сказал муж.

– Однако же ты знаешь, что у меня всегда сердце не в порядке. Доктора сколько раз тебе твердили, что меня надо как можно меньше раздражать.

Она накинула на себя фланелевый пеньюар и села, надувши губы.

– Смотрел я сейчас… Видел… И одно скажу: никакой испанской наезднице-акробатке не уступишь, если будешь на пляже так же представлять, как сейчас перед зеркалом представляла, – проговорил он, сел на кровати и начал одеваться. – Да-с… не уступишь, а даже очков двадцать пять вперед дашь этой наезднице.

– Ну, и что ж из этого? Чего ж тут смеяться! Другой бы муж радовался, что у него жена так грациозна, что наезднице не уступит, – отвечала Глафира Семеновна.

– Да я и радуюсь! Отчего ты думаешь, что я не радуюсь? Но больше всего удивляюсь, как это замужняя женщина может на такое представление решиться.

– Оглоткова же решилась, мясничиха решилась, а они тоже замужние женщины, так отчего же мне не решиться?

Николай Иванович оделся, умылся