– Трусы! Трусы! Проклятые трусы! – раздалось из мест.

На арену полетело несколько яблочных объедков.

Тореадоры начали вылезать из-за барьера, но не отходили от него и держались за него руками, каждую минуту готовясь перепрыгнуть обратно.

Ругательства не смолкали. Вдруг от барьера отделился усатый тореадор в черной куртке и мавританских золотых серьгах в виде крупных колец, подбросил вверх свою синюю фуражку и стремительно пошел на быка. Бык, увидав тореадора, бросился на него. В ту же секунду тореадор остановился, подпрыгнул, перескочил через быка и, мало этого, побежал еще за быком вдогонку, нагнал его, когда тот бил рогами барьер, схватил за хвост и из всей силы рванул этот хвост. Рванул тореадор быка за хвост так сильно, что бык тотчас же упал на передние колена.

Эффект был потрясающий. Публика от свистков и ругательств снова перешла к аплодисментам и неистовствовала. В дешевых местах летели в воздух шляпы, фуражки, женщины подбрасывали свои веера, махали платками, зонтиками.

Когда бык поднялся с колен и стал искать глазами своего противника – противника на арене уже не было. Торжествующий, стоял он на барьере и раскланивался.

Летучие поцелуи летели и из мест, посылаемые женщинами красивому и статному тореадору. Лаже испанка-наездница, сидевшая в ложе с французским гусаром, и та не утерпела и, когда тореадор обернулся в ее сторону, приложила кончики пальцев обеих рук к своим губам и, чмокнув их, послала сочный летучий поцелуй.

Глафира Семеновна это тотчас же заметила, тронула доктора за рукав и сказала:

– Смотрите, смотрите, какая срамница. И это при своем-то собственном гусаре!

– Испанка… А у них на бычьих представлениях, очевидно, это принято, – отвечал доктор. – Видите, не одна она. Тут сотни таких.

Дальнейшие эксперименты с быком были излишни. Отворились двери, ведущие в помещение быков, экартер бросил веревку. Бык, почувствовав свободу и видя вход в стойла открытым, предпочел корм драке и побежал к себе в стойло.

29

– Сейчас второго быка выпустят, – сообщил доктор Потрашов своей компании. – Ну, как вам нравится это бычье представление? – обратился он к Глафире Семеновне.

– Да ничего… – отвечала та апатично. – А только в нем нет ничего смешного.

– Погодите… Смешное будет еще впереди. Это когда четвертого быка выпустят. Четвертый бык предназначен не для профессиональных тореадоров… а для любителей из публики. Ведь это все профессиональные… Они прежде всего акробаты хорошие и переезжают из города в город, где происходят представление с быками. В прошлом месяце были представления в Фонтарабии… Это верстах в сорока отсюда… В начале августа были представления в Сан-Себастьяно. Там были и два настоящих боя быков, – рассказывал доктор.

Но вот на арене показался второй бык. Животное также было на веревке и вышло очень степенно. Николай Иванович, как увидал, так сейчас и закричал:

– Батюшки! Да это вовсе не бык, это корова! Вон и вымя у нее.

– Корова и то, – согласился доктор.

– Но ведь это же фальсификация – выпускать супругу быка, если продают билеты на быков.

– Нет-нет. Это всегда бывает, если course Landaise. Непременное условие, чтобы были быки и коровы. Так было и на представлении прошлого воскресенья.

– Madame la Vache… – произнес кто-то сзади супругов Ивановых.

– Ну-с, мадам корова, что-то вы теперь нам покажете? – проговорила Глафира Семеновна, улыбаясь.

– К сожалению, ничего нового. Все то же, что вы уже видели при первом быке. Эти представления удивительно однообразны. Что один бык, что другой, что третий – все одно и то же. Разве какие случайности… Но мы должны дождаться четвертого быка – для любителей из публики. Его выпустят без веревки, но зато на рогах у него будут надеты резиновые чехлы с толстыми шарами, так что своими рогами он никакого вреда сделать не может. Разве только сбить с ног… Но на арене мягко. Вот когда выделятся любители из публики, тут много смешных сцен.

А корова эта была, как и бык, темно-рыжая, ходила медленно по арене и то и дело подскакивала к тореадорам, чтобы хватить их рогами, но те ловко увертывались от нее и издали помахивали ей концами красных поясов, красными фуражками, стараясь раздразнить ее еще более. Но корова, однако, в ярость не приходила, а, напротив, несколько успокоилась, остановилась и тупо смотрела на тореадоров, как бы размышляя, стоит ли ей нападать на людей. Вдруг один из тореадоров забежал корове в тыл и дернул ее за хвост. Тут корова поднялась на дыбы. Быстро опустившись снова на передние ноги, она обернулась, но тореадора, схватившего ее за хвост, уже не было около нее. Она начала мотать головой и замычала. Горбатенький тореадор подскочил почти вплотную к ее морде и растопырил руки. Она наклонила голову, чтобы поднять его на рога.

Он привскочил, хотел перепрыгнуть ей через голову, но, так как был в широких панталонах до щиколоток, задел панталонами за рог коровы и грузно рухнулся около нее на землю. Тореадоры, видя это, тотчас же бросились отвлекать корову от упавшего товарища и подскочили к ней почти вплотную. Горбатенького тореадора она оставила, но бросилась к тореадору с мавританскими серьгами в ушах. Тот отскочил в сторону. Корова быстро обернулась, нашла отползающего к барьеру горбатенького тореадора (оказалось, что при падении он ушиб себе ногу) и ударила его рогом в бедро. Экартер укорачивал веревку, на которой была привязана корова, но было уже поздно. Белые панталоны горбатенького тореадора оросились кровью. Он хотел подняться на ноги, но не мог и упал. Товарищи подбежали к нему, подняли его и понесли в уборную.

Публика, недовольная неловкостью тореадора, свистала, шикала, вопила, посылала ругательства. На арену из дешевых мест летели через головы зрителей объедки яблок.

Все это совершилось очень быстро. Ламы, видя удары, нанесенные горбатенькому тореадору, ахнули и зажмурились от испуга. Глафира Семеновна и сейчас еще сидела, закрыв лицо руками, и спрашивала:

– Убила его корова? Убила? Неужели она его убила? Ах, несчастный!

– Да нет же, нет. Она ударила его в бедро, в мягкое место, – отвечал доктор. – Разве только при своем падении он мог вывихнуть себе ногу.

– Ведь горбун… И как такому горбуну полиция позволяет в таких представлениях участвовать! Разве он может прыгать как следует при такой уродливости! – вопияла старуха Закрепина. – Из-за того, что он горбун, все это и произошло.

А тореадоры, отнесшие раненого товарища в уборную, возвращались уже снова на арену. Представление продолжалось. Спрятавшийся от разъяренной коровы за барьер экартер удлинял ей веревку, но