– Говорю вам, что он даже просил.

– Тогда пойдемте. Ты от меня не смей отставать, Николай Иваныч.

Все отправились в отделение для гимнастики. Там на трапеции, привешанной к перекладине на двух столбах, выделывал гимнастические упражнения немецкий принц. Завидя Оглотковых, он сел на трапецию, как это делают акробаты, и, покачиваясь, сделал супругам приветственный жест рукой. Они зааплодировали ему. Аплодировала и Глафира Семеновна. Принцу понравились аплодисменты, и он сделал еще одно упражнение, после чего соскочил с трапеции и раскланялся, опять подражая акробатам. Аплодисменты усилились.

– Чего вы? Чего вы расхлопались! Что тут мудреного? За что? – крикнул Оглотковым и жене Николай Иванович и даже схватил за руку аплодирующего американца, останавливая его.

– Оставь. Это принц… Это немецкий принц… – шепнула ему Глафира Семеновна.

– Мало ли что принц! Но мудрости-то никакой нет. Это и я могу… Даже лучше могу. Тогда и мне аплодируйте. Всякому принцу нос утрем.

И прежде чем Глафира Семеновна могла сказать что-нибудь, Николай Иванович подбежал пьяными шагами к трапеции, ухватился за нее руками, стал раскачиваться, но оборвался и растянулся во весь свой рост на земле.

39

Глафира Семеновна ахнула и всплеснула руками.

– Боже мой! Он убился! – воскликнула она, зажмурилась и отвернулась.

К ней подскочил итальянский певец и поддержал ее.

Николай Иванович лежал на земле недвижимо, лежал вниз лицом. Все бросились к нему. Первым подбежал немецкий принц и стал поднимать его. Принцу помогали другие мужчины. Мадам Оглоткова была при Глафире Семеновне.

– Сильно расшиблись? – участливо спрашивал Николая Ивановича Оглотков, стараясь поднять его.

– Маленько есть грех… – кряхтел Николай Иванович.

Он поднялся на четвереньки и сел на землю. Лицо его было в пыли, прилипшей к поту. Из носа показывалась кровь.

– Боже мой, у вас кровь! – закричал Оглотков. – Разве можно, не имея понятия о гимнастике, раскачиваться на трапеции!

– Да ведь что ж поделаешь, коли сорвался! – опять пробормотал Николай Иванович. – А ведь, в сущности, все эти фокусы плевое дело.

– Встать-то вы можете? Ногу не сломали? – допытывался Оглотков.

– Ну вот… С какой же стати?

– Как с какой стати? Ведь вы грохнулись об землю, как мешок с песком.

Николай Иванович попробовал подняться, но опять опустился на землю. Он очень испугался при падении и смотрел на всех мутными, выпученными глазами. Немецкий принц взял его под руки сзади, воскликнул «гопля!» и помог подняться на ноги.

– Das ist noch Gliid… Das ist noch Glii… – говорил он, видя, что Николай Иванович переступил с ноги на ногу. – Das fonnte schlechter fein.

– О, есс… – кивнул принцу американец и побежал в киоск за содовой водой для Николая Ивановича.

Глафира Семеновна, видя, что муж упал относительно счастливо, подошла к нему и стала ему говорить:

– Ну, можно ли в пьяном виде лезть на гимнастику! Дурак ты эдакий, дурак! Не сломал ноги-то? Ребра целы? – спрашивала она.

– Кажется, целы. Зачем же им ломаться-то! – проговорил Николай Иванович и стал ощупывать бока. – Все в порядке. Нигде ничего не отдает.

– Оботри кровь-то у носа, да благодари Бога, что цел остался! Ах ты, безобразник! Никогда гимнастикой не занимался и вдруг лезет на гимнастику!

– Как никогда? В училище мы все эти штуки на гимнастике в лучшем виде проделывали.

– Так ведь с училища-то сколько времени прошло? С тех пор ты брюхо отрастил. Вот дурак-то!

– Глафира Семеновна! Вспомните, что вы в аристократической компании находитесь. Здесь принц, а вы ругаетесь, – заметил жене Николай Иванович.

– Да ведь уж это из глубины души. Ну, посуди сам… Ну, что я должна была бы сделать, если бы ты руку или ногу себе сломал? Ведь мы в чужих краях.

– Ну вот… Уж и ногу…

– Не возражай… Да, наконец, утрешь ты кровь на лице или нет? Стоит, как тумба.

Глафира Семеновна подскочила к мужу и стала отирать ему своим платком кровь с лица, но только размазала кровь.

– Иди и умойся! – продолжала она и воскликнула: – Батюшки, да у тебя синяк под глазом! И какой большущий!

– Да, опухоль. Есть опухоль. Синяк и опухоль, – подхватили Оглотковы.

Прибежал американец и принес стакан содовой воды. Николай Иванович выпил содовой воды и, отирая лицо платком, пошел в киоск, чтобы умыться. Все следовали за ним. Он слегка прихрамывал.

– Ты, должно быть, что-нибудь с ногой сделал! – кричала ему жена. – Ты хромаешь.

– Маленько отдает в правую коленку, но ничего…

– Несчастный! И дернула его нелегкая полезть на эту трапецию! Что нос разбил, не беда, но от синяка на глазу долго метка останется.

– Зато с принцем… с настоящим немецким принцем на одной трапеции… – отвечал Николай Иванович. – Мадам Оглоткова, правильно я?

В киоске итальянский певец, спросив кусок льда у торговки прохладительными водами, начал тереть Николаю Ивановичу льдом ушибленное место под глазом и бормотал ламам что-то по-итальянски, одобрительно кивая. Николай Иванович не сопротивлялся.

– Знаменитые итальянские певцы льдом натирают! Вот какой почет! – подмигнул он жене. – Принц, настоящий немецкий принц поднял меня, когда я упал, а итальянский певец натирает…

– Знаменитый американский велосипедист содовой водой поил, – поддакнул Оглотков.

– Ну, вот видишь, Глашенька, из-за этого и упасть с трапеции стоит. Обо всем этом мы можем написать в Петербург нашим знакомым, – закончил Николай Иванович и пошел умываться в отделение киоска, находящееся за стойкой, где стояли сифоны с водой и бутылки с вином.

Когда он вышел оттуда чистый и причесавшийся, Глафира Семеновна воскликнула:

– Ну вот! Здравствуйте! У него и нос с правой стороны раздуло.

– Зато знаменитый итальянский принц и немецкий певец… То бишь что я… Немецкий настоящий принц и американский певец… – бормотал муж.

– Ну, молчи, молчи уж, коли язык врет… Едем сейчас домой… – командовала Глафира Семеновна. – Мы домой, господа. Вы уж уступите нам одну коляску, а до города мы господина американца довезем, – обратилась она к Оглоткову.

Все распрощались. Немецкий принц тоже всем протянул руку.

Обратно в Биарриц ехали: в одной коляске супруги Ивановы и американец, в другой – супруги Оглотковы и итальянский певец. Американца Ивановы спустили около Порт-Вье, а сами поехали к себе в гостиницу.

Выходя из коляски у гостиницы, Николай Иванович сказал жене:

– Первым делом сейчас отоспаться. Действительно, я изрядно грохнулся о землю, и у меня то там, то сям кости болят. Положу себе компресс из холодной волы и залягу.

– Как ты к обеду-то выйдешь с эдакой рожей? – заметила Глафира Семеновна.

– Рожа как рожа. Ничего особенного… Я смотрелся в зеркало. Немножко поприпухши, но это не важность. У принца рожа, по-моему, еще хуже… Ну, сегодня обед к себе в номер потребуем. А