что они так быстро нашли общий язык.

Я провожаю Гордееву до квартиры, а у самой двери говорю, протягивая руку:

– Дай свой телефон.

– Зачем?

– За тем, что я прошу.

Помедлив, вытаскивает смартфон из кармана и отдает мне. Вижу, как много ей прилетело сообщений и отметок на видео, стараюсь не читать, но выцепляю отдельные слова, и снова закипаю. Сношу все соцсети и мессенджеры, кроме нашего с ней, где в контактах только я.

Возвращаю телефон и говорю:

– Мне кажется, на выходных лучше отдохнуть.

– Что ты сделал?

– Удалил пару приложений. Обещаю, потом верну все, как было.

Она закусывает губу и смотрит на меня снизу вверх:

– Думаешь, так лучше.

– Думаю да.

Целую Машу на прощание и ухожу. Лифтом не пользуюсь, в надежде на то, что хоть какая-то физическая активность собьет мою агрессию, но по факту с каждой ступенькой только больше завожусь.

А когда выскакиваю из подъезда, запыхавшись, совершенно точно готов наплевать на все договоренности с Ефимом.

Но огромным усилием воли я заставляю себя притормозить. По ощущениям это примерно как пытаться голыми руками остановить товарный поезд.

Я вытаскиваю телефон и набираю контакт, по которому в последнее время вообще не звонил.

– Гордый? Все в порядке?

– Привет, дядя Рустам. Да… пара вопросов просто есть. И… эм, просьба.

– Слушаю, – отзывается крестный серьезно.

– Сколько у нас дают за распространение детской порнографии?

Пару секунд в трубке тишина, а потом он хмыкает и интересуется:

– Тебе одной статьи мало? Или ты решил подзаработать?

– Ценю твое чувство юмора.

– От двух до восьми. А в чем дело?

Я вздыхаю и пинаю кроссовкой бордюр. Я помощи никогда не просил, тем более у него, и разговор дается мне тяжело. Но, возможно, Ефим прав, и сейчас так лучше.

– Одна с-с… – тут же привычно перестраиваюсь, – скотина интимные фотографии моей девушки друзьям пересылает. Ей семнадцать.

– Сама отправляла?

– Понял, пока.

Собираюсь скинуть звонок, но он торопливо говорит:

– Да погоди, погоди ты.

Слышу, как крестный устало вздыхает и шуршит какими-то бумагами.

Спрашиваю:

– Ты в отделе еще?

– Да, денек сегодня адовый. Ладно, давай заново. Мне надо объяснять тебе, что в действительности считается детской порнографией?

– Я-то знаю. Но он скорее всего не в курсе.

– За яйца просто хочешь его схватить?

Пожимаю плечами, хоть дядя Рустам этого и не видит.

Говорю:

– Морды бить мне сейчас нельзя.

– Согласен. Ладно, дай мне подумать, я завтра наберу.

– Спасибо, – пинаю бордюр еще раз, но уже не так активно.

– И, Гордый… рад, что ты мне позвонил.

Отключаюсь и ребром прислоняю телефон ко лбу. Не знаю, рад ли я этому сам. Но попробовать, наверное, все же стоило.

Глава 38

Маша

Сижу на кухне, поставив пятки на сиденье стула. Передо мной кружка мятного чая, я смотрю в окно на темную улицу. Через занавеску вижу несколько горящих окон в соседнем доме. Остальные, должно быть, уже спят.

Я сходила в душ и переоделась в пижаму, надела свои любимые теплые носки. Пальцами я аккуратно глажу пушистую ткань и думаю. Думаю. Думаю.

Если у всего есть смысл, то какое назначение у Славы Ковалева в моей жизни? Спросить бы об этом того, кто верит в судьбу.

Мне самой одновременно и нравится мысль, что все предопределено, и в то же время я этому не доверяю. Приятно переложить ответственность с себя на кого-то другого, на какие-то высшие силы. Типа это не я, это нити судьбы, ребят, извините, я тут вообще не при чем.

Но почему тогда рождаются больные дети? Чему они призваны научить или куда привести? Почему у Васи РАС? Почему Джип вечно таскал с собой инсулиновые шприцы, а потом летел в зарубежную клинику, чтобы поставить жутко дорогую помпу? Почему дети, которых оперирует мой папа, выходят из матери уже заранее с пороками?

Что это за судьба такая?

Протянув руку, я берусь за кружку и отпиваю едва теплый чай. Приятный вкус мяты как будто обнимает все мое тело.

Может быть, некоторым людям просто жить проще, если они находят смысл даже в самых черных моментах?

Ведь, если бы отец Наумовых не погиб, они бы не слетели с катушек и не перешли в нашу школу.

Роняю лицо в ладони и качаю головой. Боже, какая глупость. Умер человек! А я вижу в этом причину для встречи двух подростков. Целая семья погибала от боли, разве это того стоило?

Внезапно окно распахивается, и я вздрагиваю от испуга. Было же закрыто. Вскинув голову, наблюдаю, как от весеннего ветра надувается занавеска и касается стола. Пару секунд наблюдаю, как эти двое сражаются. Она хочет сбежать, он ее сдерживает.

– Это вы? – спрашиваю шепотом.

Знала бы, как зовут, обратилась по имени и отчеству, настолько в этот момент верю, что папа Гордея возмущен моим недоверием к Вселенной. Обеими руками обхватываю столешницу и напряженно застываю.

– Манечка? – раздается за моей спиной.

– Боже! – вскрикиваю, резко оборачиваясь. – Мам, напугала!

Она сонно щурится и приглаживает волосы:

– Извини, солнышко, не хотела. Встала в туалет.

Я прикладываю руку к груди, туда, где сердце бьется на разрыв. Сумасшествие какое-то.

Говорю:

– Ничего, просто не слышала, как ты подошла.

– Поздно уже, ты чего не спишь?

– Чаю захотелось, – киваю на кружку.

Говорить о том, что не могу спать, потому что бывший парень слил мои интимные фотки, а потом по федеральному каналу рассказал о моем неловком сексуальном опыте – совершенно не хочется.

Не могу даже представить, что мои губы сложатся таким образом, чтобы артикулировать эти фразы. Смотрю на маму, на ее синяки под глазами, на ее домашний костюм, который она, конечно, не сменила на пижаму, потому что уснула вместе с Васей. Нет. Я не могу ей рассказать.

Но она проходит и садится в кресло у окна, поджимает под себя ноги.

Спрашивает:

– Все хорошо?

– Да, – пожимаю плечами со всем возможным безразличием.

Я люблю маму. Очень. Но мне кажется, что доверие между нами давно уже погребено под пеленками, подгузниками и проблемами других детей в этой семье.

– Нам с Васей прислали путевку на реабилитацию.

– Когда едете?

– Через полторы недели. Но там накладывается папина командировка. Справишься с Егором и Асей? Это на четыре дня, – мама широко зевает.

– Конечно. Не проблема.

Она встает и, подойдя, целует меня в макушку. Потом коротко прижимает мою голову к своему животу и говорит тихо:

– Спасибо, Манечка. И прости.

– Да все в порядке, я с ними уже оставалась.

– Не только за это.

Мы смотрим друг