Наконец до нас доносятся обрывки фраз и какая-то возня. Подскакиваю на ноги и, пошатнувшись, хватаюсь за стену.

На лестничную площадку влетает Гордей. Так, как если бы его кто-то швырнул. Врезается плечом в перилла и морщится, хватаясь за руку.

– Твою мать! – рычит Ефим, который появляется следом. – Ты нафига меня-то покоцал? Я тебе враг?

Он в сердцах толкает Гордого в грудь и наставляет на него указательный палец:

– Дебила кусок! Ты сесть хочешь? Машу тогда вообще не увидишь. Господи, ну попросил же, просто, на хрен, включить голову!

– Слушайте, – говорит Сема, который тоже заходит к нам из холла, – я первый раз видел, чтобы людей реально ветром сдувало. Зассали откровенно.

Я облегченно выдыхаю и прикрываю веки. Значит, ничего ужасного не произошло. Все еще упираюсь ладонью в стену и, открыв глаза, смотрю на Гордого. Страшно, но смотрю.

Когда пересекаемся взглядами, я, не успев оценить его эмоции, говорю тихо:

– Такого не было.

– Мне не важно, – мотает он головой.

Не важно? Почему? Потому что ему неважно мое прошлое или потому что я уже ему противна?

– Такого не было, – повторяю жалобно.

– Маш…

– Не было! – выкрикиваю отчаянно, и слезы наконец брызжут из глаз. – Такого не было!

– Черт… – Гордый почти скатывается с небольшой лестницы и сгребает меня в объятия.

Я рыдаю, мир вокруг шатается и кружится, но Наумов крепко держит меня.

Фоном слушаю, как матерятся остальные трое, награждая Ковалева самыми витиеватыми речевыми конструкциями.

– Рыжик, – бормочет Гордей, – поплачь, моя девочка. Я тебя люблю. Я тебе верю. Но если бы это было правдой, я бы от тебя не отказался. Как можно от своего счастья отказаться? Ну же? Лисий хвост?

Я всхлипываю, цепляясь за его футболку. Наверное, она вся перемазана моими слезами, соплями и остатками макияжа. Трясусь и прижимаюсь к нему ближе.

Шепчу:

– Это неправда.

– Я понял. Все хорошо.

– Не оставляй меня…

Наумов берет меня за плечи и легонько встряхивает. Говорит строго:

– Маша, все. Я все сказал.

Поспешно вытираю нос рукавом пиджака и обтираю его о брюки. Красавица, нечего сказать. Лучшая в мире девушка.

Но плакать я перестаю. Все еще мелко вздрагиваю и всеми силами стараюсь успокоиться. Чувствую себя оплеванной и раздавленной.

Гордый сажает меня обратно на скамеечку, а сам пристраивается на полу, обхватив мои ноги одной рукой, а второй сжимает мою кисть. Откидываюсь назад, опираясь спиной о стену. Слышу, как Ефим говорит брату:

– Пацаны себе статью сегодня добавили. Напиши Рустаму.

– Мразье малолетнее, – отзывается тот, отпускает мою руку и вытаскивает телефон, – я бы им носы в череп вколотил.

– Да, и отсидел. Классная идея, братик.

– Да пошел ты.

– Закрой рот, Гордый, каждый мой синяк зацелуешь, понял? – беззлобно бросает Фим и подходит к нам, чтобы заглянуть в экран смартфона.

– Кто такой Рустам? – спрашиваю бесцветно, едва разлепив губы.

Оба поворачиваются ко мне, а потом переглядываются.

Глава 41

Гордей

Мрачный зеленый коридор давит не только внешним видом, но и общей атмосферой. Пахнет пылью, лежалыми бумагами, крепким кофе и неприятностями. Когда папа брал нас с Ефимом к себе на работу, ощущение было иное.

Я нахожу на двери нужную цифру и, обернувшись на адвоката, стучу два раза. Павел Викторович кивает мне, давая понять, что все в порядке.

– Ну? – раздается из кабинета.

Я выразительно приподнимаю бровь и, повернувшись обратно, толкаю дверь и захожу.

Говорю:

– Здравствуйте, Гордей Наумов пришел. Можно?

За столом сидит молодой парень, кажется, ему даже тридцати нет. Его едва видно за большим монитором и стопками папок и документов, одна из которых опасно накренилась.

Не глядя на меня, он говорит:

– В коридоре жди.

Проглотив возмущение, я прикрываю дверь. Быть паинькой, быть паинькой, быть паинькой.

– Классика, – произносит адвокат ровно и впирается взглядом в свой телефон.

Я тоже достаю свой. Открываю диалог с Машей и пишу ей:

Как ты?

Издеваешься?!

Это ты в полиции, а не я!

Гордый, я с ума схожу!

Расслабься, Джинни, я пока в коридоре. Жду аудиенции

Поражает твой словарный запас

Надеюсь, следователя он тоже поразит.

– Наумов! – раздается глухой командный голос.

Толкаю дверь и останавливаюсь на пороге. Внимательнее смотрю на парня за столом. Он в кабинете один, хоть там и есть еще несколько рабочих мест. Волосы короткие, взгляд цепкий, черная водолазка делает его еще более строгим. Молодой, да, но явно непростой. На лице уже такой отпечаток его профессии, что, встреть я его в магазине возле полки с шоколадками, все равно бы понял, где работает.

Следователь еще несколько раз щелкает мышкой и наконец смотрит на меня:

– Гордей?

– Да.

– Садись, – указывает на стул рядом.

– Пожалуй, присяду, – последнее иронично выделяю интонацией.

Парень цокает языком и откидывается на спинку, глядя на меня. То ли мне кажется, то ли его губы действительно трогает легкая улыбка.

Павел Викторович представляется и занимает чужое рабочее место. Следак на него даже не смотрит, слишком занят тем, что изучает меня. Пожевав губу, тяжело вздыхает. Затем пальцами пробегается по одной из своих бумажных башен, достает оттуда стопку листов, скрепленных между собой. Кидает их передо мной, и я вижу черно-белые скрины с записи автобусной камеры. Прямо ручкой сверху подписаны фамилии действующих лиц, от них тянутся стрелки к людям на картинках. И только у нас с братом есть уточняющая буква – «Наумов Г.» и «Наумов Е.». Прямо как на наших баскетбольных майках – думаю я некстати.

– Ну, давай разбираться, Гордей Наумов.

Следующие полтора часа Андрей, так зовут следака, задает мне миллион вопросов, заполняя одновременно что-то ручкой на бумаге и на компе. Докапывается до любой мелочи, въедливо выспрашивая каждую деталь. Я так напряжен, что голова, кажется, давно надвое раскололась и дымит, как действующий вулкан.

Но, тем не менее, я почему-то чувствую, что он на моей стороне. Окончательно это понимаю, когда Андрей спрашивает:

– Нож зачем с собой взял?

– На шашлыки собирались, – отвечаю то, что советовал адвокат, не моргнув глазом.

Следователь хмыкает и бросает на меня взгляд. Приподнимая уголки губ в скупой улыбке, говорит:

– Молодец.

Пожимаю плечами, делая вид, что не понимаю, о чем он. Но Андрей переспрашивает с едва заметным сарказмом:

– Шашлыки, когда снег еще не сошел?

– Мангалу это разве мешает?

– Гордей, – тихо говорит Павел Викторович. Точно, быть паинькой, совсем забыл.

Вздыхаю и исправляюсь:

– Рано открыли сезон. Мяса захотелось.

Последнее звучит двусмысленно, но на это никто уже не реагирует. Зачем я на самом деле